Елена Фабиановна Гнесина

Мои воспоминания о замечательном человеке Анатолии Васильевиче Луначарском,

с которым мне посчастливилось близко познакомиться еще до революции[1]

​

В конце прошлого столетия среди московского студенчества организовывались землячества, целью которых была помощь нуждающимся студентам.

По окончании Московской консерватории (в 1893 г.) и даже еще раньше я часто принимала участие в концертах в пользу этих землячеств как пианистка и аккомпаниатор.[2]

Однажды как-то один из моих друзей, студент-калужанин Дмитрий Дмитриевич Гончаров, страстный любитель музыки, пригласил меня принять участие в концерте Калужского землячества в Калуге[3]. В подобных землячествах в концертах все выступали бесплатно и в них не раз принимали участие [такие] известные и талантливые певцы как Собинов и Хохлов, которым я также часто аккомпанировала. Приглашение  Д.Д. Гончарова я приняла с удовольствием. Это было весной в начале девятисотых годов.[4]

После концерта, который прошел с большим успехом, Дмитрий Дмитриевич, от имени всей семьи, предложил мне поехать отдохнуть к ним в имение “Полотняный завод”.

Прокатиться в коляске на прекрасных лошадях, подышать чистым воздухом и насладиться красотой окрестной природы было для меня большим соблазном и я охотно приняла это предложение.

Думала ли я, какая яркая, интересная встреча ждет меня впереди? Дмитрий Дмитриевич рассказал мне дорогой, что у них в Полотняном заводе уже около двух лет гостит его товарищ, замечательно интересный человек, высланный в Калугу по политическим делам, который  спасается от назойливого надзора московской полиции в его огромном доме, недоступном мелким чинам охранки.

К ужину собралась вся большая семья Гончаровых. И тут-то я познакомилась с Анатолием Васильевичем Луначарским, который, действительно оказался необыкновенно привлекательным человеком и интересным собеседником, сумевшим с первой же встречи завладеть моим вниманием и искренней симпатией к себе.

Утром я уехала в Москву на занятия, увозя с собою любезное приглашение радушных хозяев провести ближайшее лето у них в имении.

Это предложение меня весьма устраивало: в прекрасном большом зале с хорошим роялем, я имела бы возможность заниматься сама и аккомпанировать Дмитрию Дмитриевичу и его жене, Вере Константиновне, превосходной певице. Сам же Дмитрий Дмитриевич обладал небольшим, но приятным голосом. Кроме того, возможность пожить в доме, издавна принадлежавшем семье Гончаровых, в доме, в котором бывал А.С.Пушкин. казалось столь заманчивым, что я не могла отказаться от этого предложения.

Хозяин имения, Дмитрий Дмитриевич Гончаров, был человеком передовых взглядов. Для рабочих своей фабрики он организовал хорошую библиотеку и театр, в котором устраивались любительские спектакли. Кстати, в одном из них приняла участие молодая О.Л.Книппер. Это было ее первое выступление. Я приехала в Полотняный завод в начале лета.

Это было счастливое лето! Проводя много времени с Анатолием Васильевичем, я очень сдружилась с ним. Человек глубоких и широких взглядов, тонкий ценитель музыки, остроумный и веселый собеседник, отличный декламатор, Анатолий Васильевич не мог не привлекать к себе людей и их симпатии.[5]

Все мы работали и приятно проводили время. В хорошую погоду мы много катались на лодке. Анатолий Васильевич любил, стоя в ней, читать нам наизусть целые главы из поэм Пушкина и Лермонтова, а также и свои стихи.

Мы не уставали восхищаться выразительностью его декламации, его поразительной памятью, которой, казалось, не было границ. Читать стихи Анатолий Васильевич мог в течение нескольких часов подряд и, удивительно, мы никогда не ощущали ни утомления, ни скуки. Вечера наши были посвящены музыке. Чета Гончаровых пела, я им аккомпанировала и играла Шопена, а Анатолий Васильевич становился нашим самым внимательным слушателем.

Так пробежало время, и счастливому лету пришел конец.

Душа общества – Анатолий Васильевич, уехал за границу, кажется в Швейцарию. Несколько раз я еще побывала в “Полотняном заводе”, но уже не встречала там Анатолия Васильевича и потеряла с ним связь, казалось бы уже навсегда.

Шли годы. В 1895 году мы, сестры, открыли свое музыкальное училище и с головой погрузились в педагогическую и административную деятельность.  Для пианистических выступлений у меня не осталось времени и мне пришлось их сильно сократить. Наше училище росло и из года в год приобретало все большую известность и популярность.

После Октябрьской революции, в начале 1919 года, мы, Гнесины, передали наше музыкальное училище вместе с накопившимся инвентарем государству. Я была назначена заведующей училищем и школой. Еще в 1918 году, когда Советское правительство переехало в Москву и началась деятельная работа Совнаркома по перестройке всего народного образования, при Наркомпросе был организован отдел музыкального образования. Я и моя старшая сестра Евгения Фабиановна были привлечены к работе в Наркомпросе и в МУЗО[6]. В этом же году образовался первый профсоюз “ВСЕРАБИС”. Кроме того, педагоги-музыканты объединились в один общий местком, и я долгое время была заместительницей председателя, что давало мне  возможность близко сталкиваться с людьми, знакомиться с тяжелым и трудным положением. Много раз я обращалась к заведующему МУЗО[7], человеку довольно равнодушному, как мне казалось, с просьбой улучшить, сколько возможно, бытовые условия хотя бы московских педагогов-музыкантов, но ничего добиться не могла.  Тогда я решилась поехать в Кремль к Анатолию Васильевичу Луначарскому, в то время уже Наркому просвещения, хотя у меня не было уверенности, что он меня помнит: уже очень много времени прошло с тех пор, как мы виделись.

Я просила секретаря доложить о себе. Каково же было мое изумление и радость, когда, открыв дверь кабинета, я увидела Анатолия Васильевича, быстро идущего мне навстречу с протянутыми руками и словами:

«Неужели та самая Елена Фабиановна! Голубушка, что же вы раньше не приходили? Ведь нуждаетесь, наверное?»

«Да, это я, дорогой Анатолий Васильевич, но я пришла к Вам не ради себя» – и рассказала ему о тяжелом положении музыкантов-педагогов и о том, что они лишены рабочих хлебных карточек, хотя другие работники искусств таковые уже получают, и о многих наших других огорчениях и трудностях. Анатолий Васильевич обещал на следующий же день заняться этим вопросом и заверил, что разрешен он будет положительно, а мне предложил, не теряя времени, немедленно отправиться к заведующему МУЗО и вместе с ним заняться технической стороной дела. На всякий случай он дал мне записку в МУЗО, которая, конечно произвела сильное впечатление. Ровно через два дня все московские педагоги-музыканты получили московские карточки. Во время посещения Анатолия Васильевича я рассказала ему как выросли за эти годы наши училище и школа, как много способных и талантливых детей учатся в их стенах и как большинство из них сильно нуждается. Анатолий Васильевич обещал немного помочь, учитывая тяжелое время, и просил меня извещать его о наших музыкальных вечерах, особенно, когда будут играть наиболее способные детки. И, действительно, Анатолий Васильевич сдержал свое обещание и довольно часто посещал нас, искренно интересовался нашей школой и всемерно оказывал ей помощь, причем все это делал как-то просто, без холодных формальностей[8]. Вот одна из его коротеньких записок. «Дорогая Елена Фабиановна! Мне удалось достать два академических пайка. Разделите их по своему усмотрению между вашими нуждающимися мальчиками. А.Луначарский»[9].

О том, с каким интересом и уважением относился А.В.Луначарский к нашему училищу и школе можно судить по его служебной записке в Главтоп по поводу моей просьбы относительно снабжения нашей школы дровами.

«Дорогой товарищ! Очень прошу оказать мне поддержку в небольшом деле, которое изложено в прилагаемой при сем записке [заведующей] 2-й Московской Государственной показательной музыкальной школы, Е.Гнесиной. Со своей стороны обращаю свое внимание на то, что это совершенно исключительная музыкальная школа. Я знаю лишь очень немного учебных заведений, которые доставляли бы мне столько радости своей деятельностью и добросовестностью и необычайно плодотворной работой. Музыкальный отдел и Наркомпрос гордятся этой своей музыкальной школой и им было бы очень больно, если вследствие холода пришлось бы закрыть эту школу. Как видите я не настаиваю на каких-нибудь широких ассигнованиях топлива для всех музыкальных школ или школ каких-либо других категорий, но я прошу вас уважить вне всякой очереди, в виде исключения, просьбу  этой исключительной школы. – Нарком Просвещения А.Луначарский, 29 августа 1921 г. 6059, Москва, Остоженка, 53».

Вот так быстро, легко и душевно откликается Анатолий Васильевич на нужды музыкантов, особенно, когда вопрос шел о детях, которых он очень любил. Каждая встреча с таким человеком, каждое, даже незначительное соприкосновение с ним, глубоко запечатлевалось в душе, одаривало какой-то светлой радостью.

Таково было огромное обаяние этого большого Человека с большой буквы.

 На стене в моем кабинете висит его фотография с дарственной надписью: «Елене Фабиановне Гнесиной в знак нашей долголетней дружбы – А.Луначарский».

Этот дорогой дар я бережно храню, как лучшее воспоминание о ярком человеке, с которым мне посчастливилось соприкоснуться в моей большой  долгой жизни.

                

Москва.

Октябрь, 1966 г.