Мои воспоминания о Бузони за один год (1890/1891)

 

Я окончила Московскую консерваторию в 1893 году. Поступила я еще девочкой тринадцати с половиной лет на младшее отделение, как [оно] тогда называлось и уже через два года играла на ученическом вечере концерт Моцарта ре минор. Я понравилась профессору Сафонову, который всегда бывал на всех ученических выступлениях, и он взял меня в свой класс, где уже училась у него моя старшая сестра Евгения, оканчивая курс. Конечно я была неимоверно счастлива. Сафонов, Василий Ильич, был замечательным учителем, музыкантом и человеком, и я всей душой полюбила его.

Я перешла у него уже на третий  курс (училась одновременно со Скрябиным), когда, к своему горю, узнала, что Василий Ильич стал директором Консерватории и, из-за массы новых обязанностей, вынужден был сократить до минимума свой фортепианный класс и оставить у себя только четверых оканчивающих Консерваторию. Весь класс был в полном отчаянии - приходилось переходить к другим профессорам.

Василий Ильич пригласил на свое место молодого талантливого музыканта, который играл в Петербурге на Первом Международном конкурсе имени Рубинштейна и получил первую премию. Это был Ферруччио Бузони.

Помню, как все мы, двенадцать молодых девушек, только что поступивших на шестой курс (старшее отделение), в том числе и я, уже "опытная" и "дрессированная" в классе Сафонова, с замиранием сердца ждали первого урока у нового, такого молодого, профессора!

Вдруг входит в класс Василий Ильич, ведя с собой очень привлекательного и красивого молодого человека, и говорит нам: "Вот ваш новый профессор – Ферруччио Бузони!" Обо мне он сказал отдельно: "Эта самая младшая и способная в моем классе, которую мне приходится Вам передать", и ушёл, оставив озадаченного Бузони.

У всех учениц первое впечатление было: "Ах, какой красивый". Но тут же нам стало ясно, что наш профессор говорит только на иностранных языках, а русского совершенно не знает и ни слова не понимает. Кое-кто из учениц немного понимал его, две немного знали немецкий язык, а я, хотя знала и немецкий, и французский языки, только читала, но не говорила и не решалась заговорить. Все же вскоре все освоились и начали понимать все замечания и указания нашего профессора.

С первых уроков Бузони потребовал знания всех двухголосных инвенций Баха. Это, конечно не очень понравилось ученицам, но "пришлось подчиниться": каждую ученицу Бузони заставил играть наизусть каждый голос отдельно, причем, например, левой рукой играть один голос, а другой он сам играл на втором рояле. Затем ученица играла правой рукой верхний голос, а он играл второй голос. Только после этого каждая играла уже всю инвенцию обеими руками. Таким образом по голосам, по два голоса были выучены и все трехголосные инвенции.

Мне все это было очень легко, так как я в классе Сафонова тоже прошла все инвенции. И как это было полезно!

Потом, после такого знакомства с Бахом, Бузони начал давать небольшие и нетрудные сочинения Шуберта, Шумана, Грига, Брамса и др. Так осторожно Бузони воспитывал своих мало подвинутых и технически и музыкально учениц!

Так как я была уже подготовлена двухлетним пребыванием у Сафонова, и играла у него более трудные сочинения, - ко мне Бузони относился иначе, он был очень доволен мной.

Помню, с каким удовольствием и увлечением я прошла с ним и даже играла на вечере балладу Грига!

За полугодие мы все успели привыкнуть и полюбить нашего нового профессора (некоторые успели даже тщетно влюбиться в него).

Конечно мы все ходили на его концерты и восхищались им и его прелестным пианизмом.

Бузони приехал в Москву не один, а с молоденькой, очень милой и хорошенькой женой – Гердой, шведкой.

Им дали квартиру вблизи Консерватории, на Нижней Кисловке, в доме Коссова, случайно в том же доме, где мы, сестры Гнесины, жили уже несколько лет. Мы – в квартире на четвертом этаже, а Бузони на втором этаже.

Это счастливое обстоятельство послужило возникновению дружбы с профессором и его милой женой, которым очень трудно жилось, не зная ни русского языка, ни Москвы и ее традиций.

Все шло очень хорошо, но к концу учебного года – опять новое, большое огорчение!

Бузони получил из Америки, из Бостона, приглашение занять кафедру профессора в Бостонской Консерватории, и он согласился уехать из России, так как еще не освоился с жизнью в Москве и не успел еще полюбить нашу замечательную страну.

Весь класс был в отчаянии: опять переходить к какому-нибудь профессору! Меня Бузони уговаривал уехать вместе с ним в Бостон, так как он верил в мою одаренность и предсказывал мне блестящую пианистическую концертную деятельность.

Заманчивая мысль! – но я решительно отказалась…

Я была слишком молода, должна была сначала окончить Консерваторию и не могла бросить сестёр - ведь мы уже лелеяли мечту открыть свою собственную школу!

В этой мечте нас очень поддерживал профессор Консерватории Н.Д.Кашкин, друг Петра Ильича Чайковского. Он говорил, что "кому как не вам нужно открыть хорошую музыкальную школу: три сестры уже кончают Консерваторию, две учатся еще и подрастают младшие талантливые братья!"

Мы утвердились в своей мечте: в скором времени нам удалось осуществить эту мечту и предсказание профессора Кашкина, - мы открыли Музыкальное училище Гнесиных и начали с энтузиазмом работать. Сначала только сестры, а вскоре стали привлекать в свое училище, по мере его роста, молодых талантливых музыкантов.

Прошло много лет, я не забывала Бузони, но ничего о нем не знала; разучивала его замечательную обработку Чаконны Баха и очень восхищалась ею.

В это время были объявлены гастрольные концерты знаменитого пианиста Иосифа Гофмана, который с первого концерта покорил всех москвичей. Конечно все, и мы тоже, посещали все его концерты. Но почти в это же время, в двенадцатом году, появились афиш, извещающие о шести концертах всемирно известного пианиста Ферруччио Бузони. Мое сердце забилось от радости! Увидеть и услышать Бузони!

Но… нас в это время неожиданно постигло большое горе. Заболел и в два дня скончался от молниеносного дифтерита наш маленький восьмилетний, любимый всеми, талантливый мальчик Шурик Вивьен, сын нашей сестры Елизаветы, жившей с нами. Это несчастье потрясло всех нас. Мы продолжали усердно работать в училище, но ни о каких концертах не было и речи. Все кругом меня говорили о Бузони, восторгались им, а меня укоряли в том, что забыла такого любимого профессора и должна поехать, хотя [бы] на один концерт.

В конце концов мне привезли билет на второй концерт и я все-таки поехала, - в такой степени мне хотелось хоть издали посмотреть на Бузони. Я поехала в Большой зал бывшего Благородного собрания и тут произошло такое, на что я совсем не рассчитывала и  [чего] не ожидала!

В антракте я решилась подойти хоть немного ближе и взглянуть на такого когда-то любимого профессора. Я подошла к маленькому коридорчику против двери в артистическую и стала у стенки. Но уставшему артисту не дали отдохнуть окружившие его наши музыканты! И я не видела лица Бузони, но если бы даже он увидел меня, такую постаревшую и поседевшую за многие годы, - он бы все равно не узнал меня. Так я думала, но в этот момент вошел Сергей Васильевич Рахманинов, увидел меня, прижавшуюся к стенке, и сказал: "Эх Вы, ученица, и не идете к своему профессору". И буквально втолкнул меня в артистическую. Конечно, перед Рахманиновым все расступились и… Бузони увидел меня.

До сих пор не могу забыть, как радостно Бузони бросился ко мне, горячо обнял и поцеловал меня, говоря при этом: "Я никогда не забывал тебя, всегда интересовался твоей карьерой, расспрашивал о тебе всех приезжавших ко мне в Берлин московских музыкантов!" (Никто мне из московских друзей ни слова не говорил об этом.)

Рахманинов, видя такую экспансивную встречу, сказал громко: "Вот так большие люди встречают своих бывших учеников!"

После этого счастливого началась, как говорили мои сестры, неделя "Бузониады". Бузони почти каждое утро поручал звонить мне и приглашать меня приехать к нему в гостиницу "Метрополь", где он остановился. Я приезжала и хотя не свободно, но с трудом, говорила на немецком языке, все рассказала ему о нашем большом уже Училище, и о большой моей работе, и административной, и педагогической, о моих выступлениях в пользу учащейся молодежи, и о том, что я учу его обработку Чаконны Баха, вообще о нашей жизни с сестрами, о наших переживаниях в связи со смертью дорогого нам мальчика. Слушал он меня с большим вниманием и интересом. Он все вспомнил! Как мы жили когда-то в одном доме, и [он] просил меня сшить ему на память такую красную рубашку, "как у того дворника". Конечно, я сшила ему шелковую рубашку-косоворотку и он, говорили, надевал ее в Берлине.

В один из незабвенных моих утренних визитов я приехала к Бузони и застала его в гневе читающим нашу музыкальную московскую газету. Он буквально закричал мне: "Какое мне дело до Гофмана, какое дело Гофману до Бузони, оставьте нас в покое; пусть каждый играет как он может и как ему нравится!"

Когда Бузони немного успокоился, я спросила о причине его гнева. Казалось, что т[ак] к[ак] оба великих пианиста концертировали почти в одно время, то наши критики и рецензенты проводили все время параллель между двумя совершенно различными пианистами.

Когда он совершенно успокоился, то предложил мне пойти с ним в ресторан "Метрополя" и вместе выпить кофе. Он очень позабавился, когда я сказала ему, что никогда не была в ресторане и мне как-то неловко пойти с ним в ресторан пить кофе.

После последнего концерта Бузони отдал мне поднесенный ему публикой громадный лавровый венок с чудной большой, красной, шелковой лентой.

Я с гордостью повезла его к себе домой, и он долго украшал мою комнату. Это была наша последняя встреча с Бузони.

Дальше я ничего о нем не знала. Я узнала много позднее с грустью, что он очень болел и ничего не зарабатывал, т.к. с учениками занимался только бесплатно, как и его великий учитель Лист, и умер в относительной бедности.

Слышала, что вдова его должна была продать его прекрасную библиотеку, что сын его Рафаэль – художник и живет где-то в Италии.

Вот и все, что я могу сказать о Бузони.

 

21 сентября 1964 г.

                   г. Москва

 

Опубликовано: Елена Гнесина. Я привыкла жить долго: воспоминания, статьи, письма, выступления / Сост. В.В.Тропп. М.: Издательство "Композитор", 2008. С. 96-101.

​