​

В марте 1916 года моя тетушка Н. Я. Давыдова повела меня в училище Гнесиных. До этого я занималась музыкой эпизодически у частных педагогов.

Хорошо помню маленький дом, крытое крыльцо и просторную раздевалку сразу при входе. Из-за двери была видна еще одна комната и белые двери, которые вели куда-то дальше.

Когда вошла Елена Фабиановна, я немного испугалась ее строгого, оценивающего взгляда: "О, какая большая! Не дашь ей 13 лет!" Поговорив с тетушкой, она сказала: "Ну, пойдем!" — и открыла большие белые двери. Зал, весь залитый солнцем, наполненный живой зеленью цветов, стоявших у всех окон, показался мне необыкновенно красивым и нарядным.

Елена Фабиановна экзаменовала меня долго. Я должна была сыграть то, что знала, потом прочитать с листа небольшую фортепианную пьесу, кажется, Моцарта. Затем она села за другой рояль и заставила меня повторять то, что она играла: сперва мелодии, потом аккорды и маленькие музыкальные отрывки. Так как я не имела никакого представления о теории музыки, то это был единственный способ проверить мои музыкальные данные. Помню, она задавала мне вопросы о том, каких я знаю композиторов, какие симфонии слышала и играла в четыре руки. Она была поражена тем, что мне неизвестен Бах, что я не предполагала даже, что произведения надо учить наизусть, а не только читать с листа или подбирать по слуху. "Что же с тобой делать! Такая большая и ничего не умеешь как следует!" — это был итог экзамена. Но при этом Елена Фабиановна вдруг улыбнулась, похлопала меня по плечу, смягчив этим свой суровый приговор.

Когда мы вышли, она тут же прошла в маленькую дверь налево к Евгении Фабиановне. Там, как я узнала позже, происходил "совет" двух сестер, где они всегда вместе, порой дружно, а порой со спорами — с горячностью Елены Фабиановны и тихой иронией Евгении Фабиановны — решали все важнейшие вопросы жизни школы и училища. Обсуждались успехи учеников, их проступки, работа тех или других педагогов или какие-нибудь хозяйственные дела.

Вся жизнь Гнесиных, в самом прямом смысле, была отдана учебным заведениям. Сестры жили в помещении школы, обедали и ужинали под звуки учебного репертуара. Помню, как однажды за утренним чаем Елена Фабиановна, услыхав откуда-то сверху фальшивую ноту и грязную педаль, моментально вскочила и побежала наверх, чтобы узнать, у какого педагога так плохо играет ученик и сделать ему замечание. Однажды, когда я уже преподавала в училище и вела сольфеджио, она вызвала меня и сделала строгое внушение: "Слышала, что на уроке слишком весело, ученики смеются".

В 1948 году, когда Елена Фабиановна решила снять с себя обязанности директора детской школы-семилетки и на эту должность была назначена я, она постоянно внушала мне: "Главное, ты должна всегда знать все, что происходит в школе; видеть все и слышать сама, а не сидеть в кабинете и ждать, когда тебе о чем-нибудь доложат". На всю жизнь сохранила Елена Фабиановна этот принцип в своей работе, привила его своим преемникам.

Дружно и хорошо работалось в учебных заведениях имени Гнесиных. В любое время можно было прийти к Елене Фабиановне за советом, с вопросами, с удачами и неудачами. А иной раз Елена Фабиановна вызывала к себе, прямо и сурово высказывала свои замечания.

В последние годы Елена Фабиановна очень страдала от того, что не могла принимать деятельное участие в жизни учебных заведений. Ей казалось, что к ней мало заходят, не во все посвящают. Она всегда сердилась, когда ей говорили, что это происходит потому, что не хотят ее утомлять. Как-то раз я ей сказала, что она может быть спокойна за институт, ведь Муромцев прекрасный директор. На это она ответила: "Конечно, это так, но он склонен к формализму и сухости".

Елена Фабиановна ненавидела формализм в работе. Особенно ее раздражали те правила, по которым тот или иной студент или ученик может быть исключен. Скольких учеников она спасла от этого!

Таких случаев помню много. Приведу некоторые из них. Евгений Светланов учился в учебных заведениях имени Гнесиных всех ступеней. Учеником, особенно в училище, он был не из легких. Трижды возникал вопрос о его исключении. Елена Фабиановна категорически становилась на его защиту. Она говорила: "Талантливого человека надо учить и растить, а не просто выгонять".

Плохо складывалась учебная биография Владимира Федосеева. Он попал в плохую компанию, перестал заниматься. И опять Елена Фабиановна его отстояла. Сама взялась за него, долго с ним беседовала, оставила в институте под свою ответственность, а приказ об исключении уничтожила.

В людях Елена Фабиановна прежде всего ценила талант и на редкость верно обнаруживала, угадывала его. Она умела найти путь для плодотворного развития этого таланта, помочь ему. Так было и с А. Хачатуряном, когда он в 16 лет пришел в училище, не владея никаким инструментом, кроме… барабана. Сперва Елена Фабиановна направила его в класс виолончели, но познакомившись поближе, настояла на том, чтобы он посещал у М. Ф. Гнесина композицию.

Помню и другой случай. Елена Фабиановна вызвала меня как директора школы и сказала: "Эту девочку надо принять и учить на виолончели. Она талантлива и догонит своих сверстников, хотя ей уже 13 лет". Это была Наталья Шаховская.

Елена Фабиановна понимала, что многим учащимся и студентам, особенно вокалистам, трудно даются теоретические дисциплины. "У него хороший голос и не надо его мучить теорией, а нужно всячески помочь развить слух", — говорила она мне о Евгении Белове.

У нее была замечательная педагогическая интуиция, помогавшая не просто учить играть на фортепиано, но растить и профессионально воспитывать своих учеников в наиболее подходящей для их способностей области. Еще в училище мы посещали хор, аккомпанировали певцам, скрипачам, имели учеников по фортепиано, занимались с отстающими по теории и сольфеджио. И все это делалось как-то естественно и просто. Константин Петрович Виноградов сначала помогал Елене Фабиановне в работе с женским хором, затем сам стал руководить им. Елена Фабиановна понимала, что концертирующий пианист из него по возрасту получиться не может, но он талантливый музыкант. И вот она сама рекомендовала его К. С. Станиславскому в только что открывшуюся Оперную студию. П. Г. Козлов был выдвинут в качестве педагога по теории музыки. В. Я. Шубина — концертмейстером.

Про меня Елена Фабиановна говорила словами пословицы: "Бодливой корове бог рог не дает". Мое дилетантское воспитание в детстве при плохих физических данных — маленькие и неудобные руки — всю жизнь сказывалось в недостаточной технике. И хотя Елена Фабиановна очень ценила мою музыкальность, темперамент, звук, она видела, что пианистки из меня не получится. Занимаясь в училище, я много помогала Евгении Фабиановне в классах детского сольфеджио и детского хора. Вскоре Евгения Фабиановна передала мне классы детского сольфеджио, а несколько позже и детский хор, которым я руководила до 1948 года. Мне эта работа очень нравилась и, вероятно, я справлялась с нею, потому что еще в 1924 году мне поручили вести под руководством Елизаветы Фабиановны группу сольфеджио в училище. Я очень волновалась — у меня были такие великовозрастные ученики, как Г. Г. Аден, Т. Н. Ливанова и другие. Елизавета Фабиановна умела как-то особенно доброжелательно и ненавязчиво помогать мне, советовала, давала материал для диктантов, приносила свои пособия. Многие из них сохранились у меня. Интересно, что уже в те годы Елизавета Фабиановна использовала для анализа на слух и для диктантов примеры из художественной литературы. Она передала мне составленный ею небольшой сборничек таких примеров из произведений Бетховена, Моцарта, Бизе, Грига.

Большинство из нас, молодых педагогов-гнесинцев, начинали свою работу, даже не окончив училища, не говоря уже о вузе. Видимо, постановка дела была настолько серьезной, мы видели столько хороших примеров, что могли справляться с преподаванием и без диплома и без специальных курсов методики. Нас учили жизнь, пример и практика.

​

Из книги "Елена Фабиановна Гнесина. Воспоминания современников"

​

​