Маргарита Эдуардовна Риттих.

О деятельности в годы Великой Отечественной войны.

В данной публикации собраны воспоминания, доклады, статьи, фрагменты дневников, связанные с Великой Отечественной войной, основателя Мемориального музея-квартиры Ел. Ф. Гнесиной, историка музыки, музыкального и общественного деятеля, Маргариты Эдуардовны Риттих. Публикация дополнена воспоминаниями ее ученицы, выдающегося музыковеда, Полины Ефимовны Вайдман.

Воспоминания, главным образом, связаны с работой Маргариты Эдуардовны на посту и. о. директора Дома-музея П. И. Чайковского в Клину в 1941-1945 гг. Со страшным ущербом, нанесенным музею фашистскими захватчиками, акт о котором был в составе других материалов представлен на Нюрнбергском процессе, с долгим и трудным восстановлением работы музея.

Одновременно с тем, Риттих была и одним из немногих преподавателей, продолжавших работать в Училище имени Гнесиных в первое военное полугодие, и одним из непосредственных очевидцев открытия первого в стране музыкально-педагогического института в 1944 году.

Материалы взяты из сборника: Записки Мемориального музея-квартиры Ел. Ф. Гнесиной. Маргарита Эдуардовна Риттих. Составители В. В. Тропп, А. А. Гапонов. М., 2019.

М. Э. Риттих. Фрагменты дневников военных лет

Дом-музей П. И. Чайковского в Клину во время Великой Отечественной войны

Дом-музей П. И. Чайковского в Клину в дни войны

П. Е. Вайдман. "Главное дело жизни» Маргариты Риттих – директора Дома-музея П. И. Чайковского в Клину в годы Великой Отечественной войны". В том числе "Акт о состоянии Дома-музея П. И. Чайковского в Клину после пребывания в нем с 23 ноября по 14 декабря 1941 года фашистских варваров".

Выступление П. Е. Вайдман на вечере к 100-летию М. Э. Риттих

М. Э. Риттих. О семье Гнесиных - музыкантах-просветителях. Цикл из четырех радиопередач. Передача четвёртая (заключительная). Об открытии нового музыкально-педагогического института в годы войны.

Фрагменты дневников военных лет
4.09.1941

В училище 180 человек студентов на 30/VIII. Из историков остались я и Розеншильд. Решили разделить – ему всю западную, мне – русскую. Но оказалось, что [по] р[усской] муз[ыке] только одна группа, с которой у меня первая лекция в субботу.

13.09.1941

Трудный год мне предстоит как педагогу. Составляла календарный план и думала – сбудется ли он?... На первой лекции знакомилась со студентами (все новые, только одна группа из моих) и внушала им ряд положений на этот учебный год начавшийся в новых, трудных условиях военного времени:
1) ничего не откладывать на завтра, что можно сделать сегодня (внушено Валей). Не рассчитывать на дом[ашнюю] работу. Извлекать максимально из лекций. Не терять времени. Пользоваться каждой минутой – для приобретения знания.
2) основным условием выполнения всего этого должно явиться: выработка характера, воли, упорства.
Внушая это студентам – сама ощутила необходимость этого для себя. Кроме того для нашего поколения важно во-обще максимально пользоваться каждым днём жизни, моло-достью. <…> Без этого мне трудно жить. Одиночество мне также необходимо, как и люди. Без него как-то теряешь себя. Да и для работы это необходимо.

11.11.1941

В училище, действительно, начинаются занятия . Была там оч[ень] радостная со всеми встреча. Ел[ена] Фаб[иановна Гнесина] – уехала в Казань. Я осталась одна из историков. Розеншильд в Ташкенте. Из теоретиков – Любочка Векслер . Составили расписание – придется вести всё, и спец[иальную] историю ; плохо, что первый курс. Но я рада. Буду работать как всегда, добросовестно, без скидки на военное время.

Воскресенье, 21 декабря [1941 г.] 6 ч. вечера

Только что вернулась из Клина.
Столько впечатлений – страшных, ужасающе-страшных, что совсем разбита, больна.
Позавчера ходили с Киселёвым в Комитет, но никого не застали, Кухарков и Шаповалов уехали в Клин. Досадно.
Вчера утром, со второй лекции меня срочно вызвали – из Комитета искусств. Оказывается – Таня Шаб[оркина] и Татьяна Петровна Львова. Их прислал за мною Кухарков, просил поехать в Клин. Согласилась. После лекций в 2 ч. – заехали за мною в училище – Кухарков и Вулих на машине коменданта гор. Москвы.
По всему пути – патрули. То и дело останавливали машину, требуя пропуска на каждого из нас. Начиная от Сходни и даже раньше – от Химок (немцы оказывается были уже здесь) с обеих сторон шоссе – немые, но красноречивые свидетельства недавних военных ужасов: множество танков, орудий, зенитных, противотанковых, пушек, пулемётов, легковых и грузовых машин, повозок, тачанок. То и дело встречаются столбы с предупреждающей надписью на дощечке: «осторожно, мины», «минное поле» и т. д.
То и дело попадаются наполовину уже запорошенные снегом трупы людей – и красноармейцев и убитых нем[ецких] солдат, лошадей и почему-то чаще одни лишь лошадиные морды.
Между Сходней и Подсолнечной – не осталось почти ни одного селения прилегающего к шоссе. Лишь голые деревья, да частоколы и плетни, окружающие когда-то стоявшие здесь избы и сараи, которые видимо все сожжены либо уничтожены бомбами и снарядами. В одном таком мёртвом селении – щемящая душу сцена: посреди шоссе – трое салазок с домашним скарбом и трое людей – приехали домой и не нашли развалин своей избы – чистое поле.
Ехали долго: много объездов: почти все мосты взорваны. По шоссе – тянется масса военных машин и особенно много повозок – раньше на нашем шоссе почти не встречались военные повозки на лошадях.
Приехали в 5 часов – уже темно. Почти не узнала окраины Клина – ветерин[арная] лечебница сожжена, все изуродовано. Наши чудные красные кирпичные ворота разбиты немецким танком, им же сломан забор и части веранды. В доме – темно. Стучу – никто не выходит. Через некоторое время открыли. Как будто радость, поцелуи.
Дом превращён в какую-то выгребную яму. Сердце сжимается до боли когда видишь все это безобразное глумление над памятью П. И. Ч[айковско]го. Всё что мы с такой заботливостью упаковывали – вывалено из ящиков и мешков, разо-рвано, свалено в угол вестибюля, разбросано по всем комна-там, затоптано… Танеевское пианино – исчезло. Исчез и портрет П[етра] И[льича] Ч[айковско]го купленный в Ленинграде, рама же – осталась. Вещи поломаны, изуродованы или вовсе сожжены. Истоплена часть панели в кабинете М[одеста] И[льича] Ч[айковско]го. Камин – в кабинете – чёрный, его пробовали топить, хотя были предупреждены, что он не работает. Грозило пожаром. Все живы, кроме Трезора – его отравили, да беленького котёнка.
Вечером для Совинформбюро составляли акт. Вышел на мой взгляд слишком сухим и лаконичным.

Воскресенье 28 декабря [1941 г.]

В пятницу была в Комитете, у Кухаркова. Предложил – и. о. директора . Отказывалась. Уговаривал. Дала согласие на условиях 1) совместительства, 2) 3-х дневного – максимум пребывания в Клину 3) оч. временного исполнения этих обя-занностей.
Руководствовалась сл[едующим]: 1) если откажусь – назначат (т[ак] к[ак] это нужно срочно) кого-нибудь, кто будет ещё хуже меня т. к. вообще людей сейчас нет; 2) Комитет сейчас должен быть особенно внимателен к музею т. к. он приобрёл особо актуальное – политич[еское] значение и это нужно использовать сплотив вокруг музея весь старый, по-лезный актив, подобрав действительно заинтересованных работников. 3) мне это будет не бесполезно, хотя и оч. трудно, но 4) время серое и трудное. Все равно всё сейчас оч[ень] нудно и ничего более интересного нет. Буду же в этот ужасный год работать изо всех сил, как в сущности, должны бы все.
Боюсь только не ударить бы лицом в грязь.

Среда 21 января [1942 г.]

Сегодня две радости: 1. Можайск снова наш. 2. приехала Елена Фабиановна. Встреча – как старые друзья.

1944 г.

Майская конференция наша будет. В этом я убеждена. Дали согласие: Пекелис, Альшванг, Гозенпуд, Киселев, Фер-ман (просил меня зайти поговорить), Цуккерман. По словам Ал[ександра] Мих[айловича], Альш[ванг] оч. заинтересован. Будет доклад Вольтер и м[ожет] б[ыть] Рукавишникова .

21/IV [1944 г.]

Слушала симфонию Ф. Е. Витачека. Вот это – определённо талантливо! Ярко, интересно, самобытно. И это ощущается несмотря на гадкое исполнение (орк[естр] Кино, дир[ижёр] Блок).

7 июня [1944 г.]

Взяла себе выходной, первый за 2½ года директорства.

[Ноябрь 1944 г.]

Сессия прошла очень хорошо . Много благодарностей. Удалось с заключением – я от лица музея благодарила всех за участие и особенно Б. В. Асафьева, которому поднесли букет сирени. Он был тронут. Мысли о след[ующей] сессии – осенней.

Клин, 1944 г. Среда 6 декабря

Вот и опять мне приходится расставаться с Клином, и м[ожет] б[ыть] это моя последняя запись здесь в этом доме, в этой комнате.
8/XI я подала заявление, очень короткое, которое заканчивала вопросом – кому мне следует передать дело руководства музея.

[Конец 1944 г.]

Итак я «на переломе».
«Клинский период» кончается. А ведь 6го (8го) января исполняется пятилетие моей работы здесь в музее. И в этот день – начало нового этапа. Я бы сказала что интересно ощущать себя на пороге чего то нового.

[Январь 1945 г.]

А мой врожденный оптимизм внушает мечты – "уж не хорошим ли будет это новое, а вдруг, а ведь пожалуй что и так"…
Сейчас ещё нет полного ощущения свободы из-за того, что я ещё здесь. Многое волнует, раздражает, причиняет боль… Вероятно оно появится когда уже совсем отсюда уеду.

Маргарита Эдуардовна Риттих

Якорь 1

Дом-музей П. И. Чайковского в Клину во время
Великой Отечественной войны

Доклад на сессии, посвящённой вопросам музейной и
краеведческой работы в дни ВОВ, организованной
научно-исследовательским институтом краеведческой
и музейной работы, проходившей 21 июля 1942 года в Москве
в Государственном Историческом музее

Музей Чайковского в Клину был первым музыкальным музеем в России. Он был создан тотчас после смерти Чайковского в 1893 году по инициативе сначала слуги композитора Сафронова, затем перешёл в руки брата композитора, Модеста Ильича Чайковского, и был по существу частным музеем. Лишь в 1916 году он перешёл по завещанию М. И. Чайковского в ведение РМО, а в 1919 году приказом народного комиссара просвещения А. В. Луначарского музей был взят под особую охрану и стал государственным учреждением. Это – начало новой эры в жизни музея.

Музей Чайковского, прежде всего – ценнейший памятник русской и мировой музыкальной культуры. Это последнее жилище композитора, в котором он поселился 5 мая 1892 года и которое покинул 7 октября 1893 года, уехав в Петербург для исполнения только что законченной 6-й симфонии. Больше Чайковский не вернулся в Клин. 25 октября его не стало.

Дом, в котором жил Чайковский, впоследствии был несколько расширен. М. И. Чайковский и В. Л. Давыдов пристроили к нему две комнаты, где и поселились, оставив в неприкосновенности комнаты композитора – кабинет, гостиную и спальню с полной обстановкой, свидетельствующей о его вкусах, привычках и обычаях. Посетители музея (количество которых из года в год неуклонно возрастало и к 1940 году достигло 16.000 человек) видели простой деревянный стол в спальне, за которым Чайковский сочинял Шестую симфонию, рояль композитора, его дирижёрскую палочку, его одежду, несколько шкафов с книгами и нотами, содержание которых прекрасно отображало широкий круг интересов Чайковского. Из окон спальни посетители видели сад, они гуляли в этом саду и любовались любимыми Чайковским ландышами. Кроме этой, чисто мемориальной части Дома, в музее была дополнительная экспозиция на тему "Жизнь и творчество Чайковского", экспонирующая ряд документальных материалов, фотографий, скульптурных изображений, картин, макетов гастрольных постановок, фото с рукописей и писем и прочее.

Но Дом-музей Чайковского в Клину не был исключительно мемориальным музеем. Вместе с тем он располагал огромным количеством архивных рукописных и изобразительных материалов, собранных за все годы его существования: более 5000 писем Чайковского и к Чайковскому, дневники, записные книжки, нотные рукописи, и прочее. Кроме материалов, непосредственно связанных с Чайковским, в музее имеется ряд архивов лиц, близко соприкасавшихся с ним: архивы М. И. Чайковского, С. И. Танеева, Г. А. Лароша, А. С. Аренского, Э. Ф. Направника, Н. Д. Кашкина, А. Т. Гречанинова и многих других, а также большая коллекция изобразительных материалов. На основе всех этих материалов в музее ведётся научно-исследовательская работа. Музей опубликовал значительную часть эпистолярного наследия Чайковского (3 тома переписки Чайковского с Мекк, с Юргенсоном), а также подготовил к печати большое количество материалов. Музеем была возглавлена чрезвычайно важная работа по составлению Летописи жизни Чайковского "Дни и годы", вышедшей в свет в юбилейном 1940 году. В этом году работа музея была особенно интенсивной, когда и культурно-массовая, и научно-исследовательская деятельность особенно расширилась, стала особенно интенсивной.

Война застала музей Чайковского в тот момент, когда он готовился осуществить целый ряд важнейших мероприятий: шли подготовительные работы по организации новой, расширенной экспозиции на тему "Жизнь и творчество Чайковского"; разрабатывался план оборудования и организации нового благоустроенного архивохранилища; подготавливались материалы для восстановления третьей бытовой комнаты – столовой П. И. Чайковского, часть обстановки которой сохранилась; создавались новые благоприятные условия для более интенсивной научно-исследовательской работы.

Однако 22 июня 1941 года все эти планы были нарушены. Война прервала мирную работу музея. Предательское нападение гитлеровцев на Советский Союз поставило перед музеем совсем иные, совсем новые задачи.

Вторжение фашистов на нашу территорию, варварские налёты немецких бомбардировщиков на наши мирные города и селения выдвинуло как одну из первоочередных задач в работе нашего музея задачу охраны Дома-музея и имеющихся в нём музейных ценностей. В этом направлении и шла работа всего коллектива музея: принимались все необходимые меры, могущие обеспечить сохранность музея и его ценностей в случае <…> непосредственной опасности возникла необходимость заблаговременной эвакуации музея в глубь страны.

Распоряжением Совета Народных Комиссаров Дому-музею Чайковского были предоставлены все условия для эвакуации, которая должна была осуществиться в две очереди.

Теперь весь коллектив был занят подготовкой к эвакуации музейных ценностей первостепенной значимости – сюда относилось всё личное имущество композитора, личная библиотека, архивно-рукописные материалы и некоторые особо ценные изобразительные материалы. Всё это было эвакуировано в глубокий тыл в конце августа. Но в музее осталось большое количество ценнейших материалов, которые следовало подготовить к эвакуации и вывезти в начале октября. Маленький коллектив сотрудников принялся за упаковку этих материалов, но эвакуация их не смогла быть реализованной, вывезти их уже не представилось возможным.

21 ноября Клин был оккупирован немецкими захватчиками, и в течение трёх недель фашистские варвары оскверняли, подвергали глумлению последнее жилище П. И. Чайковского.

15 декабря 1941 года, в тот же день, когда была освобождена Ясная Поляна, славные войска генерала Лелюшенко освободили Клин и очистили от немцев Дом-музей Чайковского.

Поистине ужасную картину представлял собой музей после бегства из него немцев: гостеприимно встречавшие всех красные кирпичные ворота при въезде в музей были разрушены фашистским танком, разрушен забор вокруг усадьбы, садовая изгородь, разрушена часть веранды, сорван и уничтожен зонт с переднего подъезда, выбиты стёкла, сорваны двери, ободраны на топку печей, часть панелей из кабинета М. И. Чайковского, уничтожено, тоже на топку, часть обстановки из этого кабинета (книжная полка, письменный стол, почти все мелкие предметы – вазы, статуэтки, <…> и пр.), другая же часть разрушена – у шкафов выбиты стёкла, оторваны дверцы, кресло, на котором сидел Модест Ильич – разрушено и т. д. Все остававшиеся в музее архивные, библиотечные и экспозиционные материалы, заботливо упакованные сотрудниками музея, были выброшены немцами из ящиков и варварски превращены в своеобразный "ковёр", устилавший пол вестибюля и всех комнат нижнего этажа. Эти материалы валялись всюду: и на дворе, и в надворных постройках в саду, они же использовались оккупантами также и на топку печей. Везде можно было встретить изорванные, загрязнённые книги, ноты, часто представляющие библиографическую редкость. Скульптурные изображения валялись разбитыми, ценнейшие макеты, восстанавливающие декорации первых постановок опер и балетов Чайковского, были либо вовсе уничтожены, либо от них были оставлены одни ящики. Уничтожено всё богатое имущество музея. Ущерб был нанесён огромный.

Выехавшая 20 декабря в Клин комиссия зафиксировала все разрушения, все бесчинства, учинённые немцами в любимом, родном и дорогом каждому культурному человеку Доме Чайковского. Составленный комиссией акт, опубликованный Совинформбюро в вечернем сообщении 21 декабря, навсегда заклеймил позором гитлеровскую Германию.

После изгнания немецких войск помещение музея в течение двух недель оставалось в том ужасном виде, в какой его привели гитлеровцы, что дало возможность посетителям музея ознакомиться с тем, как хозяйничали в нём немцы, как они с тупым и бессмысленным упорством разрушали и уничтожали всё попадавшееся на их пути.

С первого же дня после бегства немцев из Клина в музей потянулась масса посетителей, желающих лично увидеть, уцелел ли музей, что в нём сохранилось, а что уничтожено. За две недели, с 15 декабря 1941 года по 1 января 1942 года, музей посетило около 400 человек. Среди них:

1) Спец. корреспонденты центральных газет "Правды", "Известий", "Комсомольской правды", "Красной звезды", "Московского большевика", газеты Западного фронта "Красноармейская правда". Среди них был и ныне погибший Евгений Петров.

2) Кинооператоры, заснявшие кадры для документального фильма "Разгром немецких войск под Москвою".

3) Представители Комитета по делам искусств при СНК СССР во главе с зам. председателя тов. Шаповаловым.

4) Члены английской миссии во главе с министром иностранных дел г. Иденом.

5) Комиссия по составлению акта во главе с представителем Комитета по делам искусств т. Кухарковым.

6) представители местных партийных и советских органов.

7) Бойцы, команд[иры], комисс[ары] и политраб[отники] Красной армии, которые составляли большинство посетителей музея, особенно в первые месяцы после его освобождения. Среди них были освободители Клина и новые части, принимавшие участие в боях за другие русские города.

Несколько позже, по мере возвращения в город жителей Клина, они тоже стали приходить в любимый музей. Потом контингент посетителей пополнился также и специалистами, призванными в Клин на восстановительные работы. Официально музей был закрыт, но посетители с трепетом подходили к любимому дому композитора, и сотрудники музея показывали им его в том состоянии, в каком оставили его бежавшие фашисты.

В книге впечатлений и отзывов эти первые посетители оставляли полные негодования по отношению к фашистским извергам записи и просили сотрудников музея быстро и энергично работать над восстановлением драгоценного Дома. В самом конце декабря Комитетом по делам искусств были организованы восстановительные работы в Доме-музее – утверждены штаты, назначено руководство и назначен план ближайших мероприятий.

Работа музея почти в течение всего первого полугодия протекала своеобразно. Эта работа резко отличалась от работы музея в обычное время. Первоочередной задачей музея была фиксация разрушений, учинённых оккупантами, фиксация их варварств в доме великого русского композитора. Нами были произведены около 50 фотоснимков, запечатлевших гнусное пребывание немцев в Клину.

Затем было необходимо провести работы восстановительного характера, в наиболее короткие сроки ликвидировать следы пребывания немцев в музее, очистить его от грязи, от хлама, от мусора. Ликвидировать следы бойни, устроенной во дворе усадьбы, вычистить и архивную [комнату], где была устроена сапожная мастерская, вестибюль, где был устроен гараж для ремонта мотоциклов и весь пол был залит бензином. Очистить комнаты Петра Ильича, заваленные грязными тюфяками, уставленные столами, на которых и вокруг которых валялись консервные банки, бутылки, бумага, окурки. Варварское обращение немцев с печами привело их в негодность. Окна были настежь открыты, двери были сорваны, камин, печи, столы – всё было черно от копоти, пол во всех комнатах был настолько загрязнён, что без галош нельзя было ходить по музею. Предстояла большая и трудная работа по уборке, особенно трудная в условиях разрухи всего городского хозяйства, в условиях отсутствия воды, света, дров, в условиях жестоких зимних морозов этого года. Намёрзшееся здание после ремонта печей приходилось постепенно приучать к тёплой температуре. Не было возможности вымыть музей, так как вода примерзала к полу. Но всё, хотя и с трудом, дружными усилиями всего коллектива было преодолено. Прежде всего был произведён самый неотложный ремонт, чтобы можно было жить и работать. К 15 января весь дом уже был вычищен и вымыт, была уже произведена первичная уборка.

Второй задачей было собрать все уцелевшие материалы и очистить их от грязи. К 15 января была произведена и эта работа. Из сада, со двора, со всего музея были собраны все разбросанные немцами ценности: книги, ноты, архивные материалы, скульптуры, фотографии (как разрушенные, изорванные, так и сохранившиеся) и убраны в шкафы, ящики, столы – предварительно лишь с целью сохранности. Была также произведена инвентаризация всего музейного имущества. После этого основной задачей музея стала систематизация всех материалов, по фондам, по личной принадлежности и учёт всего уцелевшего имущества. Сотрудниками Дома-музея были составлены описи на все оставшиеся после бегства немцев музейные ценности (всего 18 описей, включающих 7.000 названий).

Вместе с тем было произведено обследование всех внешних и внутренних повреждений, и составлены 3 акта: 1) о внешних и внутренних повреждениях усадебных построек и самого музея, 2) акт о явно пропавших ценностях и 3) акт о повреждённых музейных ценностях. Конечно, акты эти не являются окончательными, так как все инвентарные книги эвакуированы, и только после сверки с ними описей на уже уцелевшее имущество станет вполне точной цифра общего ущерба, который понёс музей во время оккупации.

Пока же, если это интересно, я зачитаю эти акты, которые ещё не были опубликованы, которые не полно отражают всего утраченного музеем, но, несмотря на это, достаточно ярко свидетельствуют о вандализме фашистов в Доме-музее великого русского композитора.

Наряду с этим, в первый же месяц начались подготовительные работы по восстановлению самого Дома-музея. В Клин выезжала специальная комиссия Комитета по делам искусств, фиксирующая все разрушения и установившая объём и содержание необходимых работ по восстановлению Дома-музея, причём в Комитете существовала точка зрения о необходимости поставить музей не только в те условия, в которых он находился до оккупации, но даже в лучшие, и наряду с восстановительными работами провести ряд необходимых работ по реконструкции музея, а также и осуществить попутную реставрацию. В этом направлении теперь уже сделано довольно много – заканчивается ремонт жилого двухэтажного дома, проведены научно-исследовательские работы по реставрации въезда в музей. Ряд высказываний самого Чайковского в письмах и дневниках, фотографии, относящиеся к концу 90-х годов, а также изыскания чисто архитектурного порядка дали возможность установить, что после смерти П. И. Чайковского ворота дома, веранда, выходящая в сад, и внешняя окраска дома при ремонте, видимо, были несколько изменены, причем, безусловно, этим был испорчен общий вид усадьбы и дома. Хотя теперь общий объём работ несколько сокращён, хотелось бы всё же осуществить ряд работ попутной реставрации, а также и реконструкции музея.

Характер работы, таким образом, в первые месяцы диктовался, в сущности, теми разрушениями, которые были произведены немцами в Доме-музее П. И. Чайковского. Вместе с тем, сама жизнь подсказывала новые виды работ, выдвигала новые необходимые мероприятия, а также и выявляла отношение нашего народа к музею, к композитору.

"Я желал бы всеми силами души, – писал Чайковский, – чтобы музыка моя распространялась, чтобы увеличилось число людей, любящих её, находящих в ней утешение и подпору". Эта сокровеннейшая мечта композитора претворилась в действительность ещё при его жизни. Он приобрёл мировую известность, он стал поистине народным композитором. Но сейчас, в грозные дни Отечественной войны, Чайковский, как, может быть, ещё никогда нужен народу. Его произведения звучат и в тылу, и в осаждённом Ленинграде, и на фронте. Его музыка, полная жизненных сил, полная любви ко всем проявлениям жизни, больше, чем когда-нибудь, даёт людям то «утешение и подпору», о которых он мечтал. Это мы наблюдаем по нашей работе с посетителями, это сквозит в их отзывах, оставляемых в книге, это мы наблюдаем по тому интересу, с которым они слушают экскурсовода, слушают музыку Чайковского (теперь иллюстрируем мы сами, так как специального иллюстратора у нас в штатах нет), по тем вопросам, которые они задают. Книга отзывов, которую мы ведём почти с первых дней освобождения Клина, представляет исключительный интерес. Почти все записи, почти все отзывы дышат этой любовью [к Чайковскому] и вместе с тем гневом по отношению к фашистским варварам – поработителям. Почти в каждой записи встречаются обещания мстить за Чайковского, мстить за русскую музыку.

23/III композитор Вано Мурадели пишет: "В эти суровые дни моей родины, я с глубоким волнением прихожу в любимый дом – где моё сердце и чувства мои принадлежат дорогому Петру Ильичу. Я счастлив, что наша славная Красная Армия вырвала из кровавых рук фашистских бандитов этот замечательный музей, гордость всех нас".

2/II Даниил Фибих, член Союза советских писателей записал:

"Находясь в рядах Действующей армии, посетил музей Чайковского. Нет слов выразить то возмущение и негодование, которое охватывает при виде разрушений и надругательства над памятью нашего гениального композитора. Будет время, мы припомним это гитлеровским грязным скотам!"

11/III старший политрук записал: "Вторично посещаю музей Чайковского. За короткий срок после полного разгрома музея немецкими захватчиками в нём установлена такая замечательная выставка, ярко характеризующая жизнь и трудовую деятельность П.И.Чайковского".

3/II запись лейтенанта-орденоносца, первым вошедшего в Клин: "В Клин я со своими двумя товарищами вошёл первым при освобождении его от немецких оккупантов 14 декабря 41 года. До этого никогда в Клину не был и когда шёл сюда, то подумал о том, что здесь жил Чайковский. Бои продолжались дальше, и побывать в доме Петра Ильича мне тогда не удалось. Теперь же, проезжая мимо, я зашёл в музей и с большой радостью узнал, что экспонаты более важные отсюда вывезены и всё, что немцы попортили своими окровавленными руками, будет восстанавливаться. Как советский человек – благодарю сотрудников музея за всё возможное, что сделано ими по сохранению достояния русского народа от ненавистных фашистов".

Книга отзывов и впечатлений Дома-музея может служить интереснейшим материалом, свидетельствующим о горячей любви русского народа не только к Чайковскому, а вообще к русской культуре, к своей родине, к своей стране, свидетельствующим об огромном патриотическом подъёме в стране, о вере в грядущую победу, а ещё в освобождение Советского Союза от немецких [захватчиков], в грядущее торжество справедливости и гуманизма.

Первые месяцы работы, первые посетители выдвинули новые задачи. Стало совершенно очевидным, что необходимо до начала капитальных восстановительных работ хотя бы на короткое время организовать в музее выставку. Тема её тоже была подсказана жизнью. Главные интересы посетителей сосредотачивались, естественно, вокруг последнего периода жизни Чайковского, вокруг лет его жизни в Клину и его окрестностях, вокруг его оседлой жизни. Было ясно, что именно этот период и следует показать.

1/III в первый весенний день состоялось открытие выставки в музее на тему "Жизнь Чайковского в Клину и его окрестностях (1885–1893)". В процессе работы, по мере изучения материалов стало совершенно очевидным, что в музыкознании до настоящего времени уделялось недостаточно внимания этому периоду, он был недостаточно освещён, в то время как 1885–1893 гг. – наиболее плодотворны и важны в творческой деятельности композитора. Стало совершенно очевидным, что необходимо по-новому раскрывать этот период, что год поселения Чайковского в Клинском уезде в Майданово (1885 г.) есть именно начало нового периода в его творчестве, что годы оседлой жизни композитора способствовали процветанию его творческого дарования. И любовные высказывания Чайковского о Клине имеют огромный смысл. И действительно за эти годы Чайковским созданы лучшие совершеннейшие произведения во всех без исключения жанрах… именно в эти годы Чайковский обращается к ранее так пугавшей его дирижёрской деятельности и совершает свои блестящие концертные поездки по Европе и Америке, именно к этому времени Чайковский устанавливает связи с заграницей, знакомится и близко сходится с крупнейшими музыкантами и музыкальными деятелями Западной Европы, именно этот период является для Чайковского периодом завоевания мировой известности и славы.

Так сама жизнь, новые условия жизни вызвали необходимость пересмотра старых точек зрения, традиционных концепций, создала новый более правильный взгляд на творческий путь композитора, заставила по-новому относиться к тем местам, где жил Чайковский за эти последние годы, – и что подчеркнуло тем самым ещё больше гнусные варварства фашистов, совершённые и в Доме-музее, и во Фроловском, где жил Чайковский (дом его был сожжён).

И ещё одно мероприятие экспозиционной работы было продиктовано жизнью. Т[ак] к[ак] задачей музея было ликвидировать следы пребывания в нём немецких оккупантов, а посетители неизменно интересовались тем, как вели себя в этом священном уголке фашистские варвары, то было решено организовать самостоятельный раздел экспозиции "Разрушители культуры", который документальными фотографиями, плакатами, отзывами прессы, экспонированием музейных ценностей, разрушенных гитлеровцами – разбитыми скульптурами, разломанными макетами, обстановкой, разорванными, измятыми, растоптанными и обгоревшими нотами, книгами и архивными материалами свидетельствует о той "культуре", которую несёт с собой фашизм.

К этому разделу относится целиком и одна из бытовых комнат музея – кабинет Модеста Ильича Чайковского, который предназначался для эвакуации во вторую очередь и, не будучи вовремя вывезенным, очень сильно пострадал от рук гитлеровцев. Пока было решено не подвергать реставрации отдельные предметы из него и оставить в качестве экспонатов особого рода. Некогда одна из самых уютных комнат музея, хорошо обставленная, содержащая массу интересных произведений искусств, этот кабинет теперь выглядит убого и жалко: нет письменного стола, книжного шкафа – полки, ряды картин, статуэток, ваз и вазочек, драпировок, даже ламбрекены и те уничтожены. Оставшиеся вещи – изуродованы, поломаны, пол местами пожжён, панели частично оторваны.

В противовес этому разделу был организован ещё один раздел, показывающий отношение к Чайковскому советской власти, популяризацию и пропаганду Чайковского в нашей стране, любовное отношение к его великим творениям, к его Дому-музею.

В мае и июне количество посетителей музея несколько уменьшилось. Причин долго искать не пришлось: воинские части неизменно уходили далеко за Клин, не задерживаясь в нём, крестьяне – заняты с[ельско]х[озяйственными] работами, и заняты в этом году как никогда, городское население каждую свободную от службы минуту использует для работы в огороде. И, конечно, дело не в охлаждении к музею, не в наступившем равнодушии к Чайковскому. Тщательно обсудив и продумав этот вопрос, сотрудники музея пришли к решению, что необходимо организовать передвижную выставку и выезжать с нею на предприятия, в колхозы, в воинские части, организовывать по её материалам беседы, лекции, давать консультации и т. д.

В середине мая научные сотрудники музея приступили к этой работе, закончив её к концу июня, и в первых числах июля состоялся первый выезд с этой выставкой в образцовый по постановке культурно-просветительской работы сельсовет Клинского района – Новощаповский, где имеется хорошая изба-читальня и где всё время ждали приезда наркома просвещения т. Потёмкина. Теперь здесь выставки – показ жизни и деятельности Чайковского в Клину и окрестностях и "Разрушители культуры". Выставка занимает четыре довольно больших двухстворчатых фондовых шкафа (каждая створка 100×60). Один из них – чисто биографический, два – посвящены творчеству, четвёртый – фашистским варварствам в Доме-музее. Она вызвала большой интерес и только на днях мы, наконец, получили её из Новощапова, чтобы показать на предприятиях Клина. Вокруг неё было проведено ряд бесед и лекций, две из которых охватили всех избачей района и всех председателей сельских советов. Кроме того был подробно проинструктирован избач, который уже и сам проводил беседы. Вместе с выставкой мы отправили в подарок колхозникам несколько популярных брошюр о Чайковском, которые читаются – нарасхват. Интерес, который вызвала выставка, показал, что необходимо создать ещё одну передвижку, может быть ещё более портативную, может быть что-нибудь вроде складной папки, которую можно было бы носить самому научному сотруднику. Это уже у нас запланировано и будет осуществлено.

На август намечены ряд выездов с этой выставкой в удалённые районы Клина – 30–40 км от города и на фронт в воинские части.

Большим недостатком сейчас в наших штатах является отсутствие иллюстратора – пианиста или вокалиста – конечно, в музыкальном музее очень важно, чтобы после его осмотра посетители имели бы возможность прослушать музыку Чайковского. Но этот недостаток мы стараемся восполнять по возможности своими силами (сами играем!) и организацией концертов. За это время у нас было два больших концерта с участием лучших исполнителей Москвы – Квартета имени Бетховена, Юдиной, Рождественской, Мигая и др. Один из них был приурочен к открытию музея, второй – посвящён празднованию 102-летия со дня рождения Чайковского и 50-летию со дня поселения Чайковского в Клинском доме. В это воскресенье, 26/VII будет организована лекция-концерт на тему "Чайковский – русский национальный композитор" специально для лучших колхозников Новощаповского сельсовета, подготовленных к нему выставкой, беседами и проч.

Необходимо сказать ещё об одном очень важном мероприятии, которое музей начал в первом полугодии, но которое в основном будет осуществляться в течение второго полугодия. Это – собирание материалов о Чайковском, [появляющихся] за время Отечественной войны. Работа эта очень важная, это работа на историю. Нами составлен план проведения этой работы, и довольно много уже сделано. Прежде всего, музей направил во все наиболее крупные областные, краевые и республиканские центры письма с просьбой присылать все материалы, связанные с именем Чайковского: афиши, программы, брошюры, книги местных изданий, статьи, рецензии, фотографии исполнителей и декораций, эскизы костюмов и декораций, материалы научных сессий, посвящённых Чайковскому (Татария), научные работы, диссертации, дипломные работы, студенческие работы, написанные или законченные во время Великой Отечественной войны. Кое-какие материалы музеем уже получены. Мы, например, получили чрезвычайно интересный материал из Киргизии. Зимой этого года, во Фрунзе впервые была поставлена опера Чайковского "Евгений Онегин" – поставлена в Киргизском музыкальном театре, на киргизском языке, киргизскими исполнителями. Это огромной важности исторический документ. Он показывает, какой колоссальный путь развития прошла киргизская музыкальная культура за годы советской власти – ведь в Киргизии не было профессиональной музыки до установления в ней советской власти, были только народные музыканты. А теперь там свои музыкальные кадры, свой музыкальный театр, свои певцы и оркестранты, свои композиторы, которые в состоянии осуществить постановку такого сложного музыкального спектакля, как "Евгений Онегин". Характерно и то обстоятельство, что первой классической оперой, поставленной во Фрунзе, была именно опера Чайковского. Но факт постановки "Евгения Онегина" во Фрунзе важен и с другой точки зрения. Он показывает, что в нашей стране даже в грозные, тяжёлые многотрудные дни Отечественной войны культурная жизнь не только не замирает, но продолжает развиваться, идёт вперёд. Думаю, что таких материалов мы будем получать много, и они могут быть основой для интереснейшей самостоятельной научной работы.

Вместе с тем научные сотрудники музея сейчас заняты работой над библиографией по Чайковскому за время Отечественной войны, а также систематизацией и обработкой уже собранных материалов – газетных вырезок, журналов, фотографий и проч. Уже сейчас, на основе имеющихся материалов и библиографии ясно, какая это интересная и нужная работа. Здесь возникает уже сейчас масса интереснейших самостоятельных разделов, например, исполнение Чайковского, Чайковский – и радио, Чайковский – на фронте, Музей Чайковского, Чайковский и советская музыкальная культура, Чайковский – в братских республиках, Чайковский – в Англии и Америке, Чайковский – в отзывах иностранной прессы и т. д. и т. п. Думаю, что через несколько месяцев, когда будет собран основной материал, можно будет уже приступить и к работе над статьёй о Чайковском за год Великой Отечественной войны.

Вот, в сущности, все из тех основных работ, которые были произведены музеем в первом полугодии. Работа музея за это время была весьма необычного характера. В первом полугодии у нас даже не было составленного плана, а всё время на каждую неделю – ставились одна или две ближайшие задачи – перед всем коллективом сотрудников. Задачи эти, повторяю, диктовались самой жизнью, условиями времени.

Нужно сказать ещё о нашем коллективе. Дело в том, что к октябрю 1941 года в музее не осталось ни одного научного сотрудника. Часть из них были эвакуированы, часть – мобилизованы, часть ещё ранее уволены по сокращению штатов, а в октябре был мобилизован и директор музея. После оккупации в музее был один лектор, несколько технических служащих, директор, один научный сотрудник и библиотекарь. Причём почти все технические служащие – старые работники музея, живущие в нём по 25 лет, все уже старички – от 50 и до 75 (библиотекарь). Работа была трудная. Строгого разграничения функций существовать не могло – все делали всё, что могли. Хозяйство в разрухе, единственная тягловая лошадь заболела и издохла. И только этими силами в такой, в сущности, короткий срок, в таких тяжёлых условиях можно было открыть музей. Конечно, дни оккупации очень тяжело отразились на тех, кто был там, и сейчас все мои старички ещё больше постарели, хотя продолжают работать, хлопотать и заботиться. Теперь штат научных работников несколько увеличился (11/2 научн[ых] сотр[удников]!). Теперь, когда уже произведены основные работы по восстановлению, можно начать более плановую, нормальную работу.

При составлении плана на второе полугодие мы руководствовались следующими соображениями:

Новые условия, условия военного времени выдвигают новые виды работ, новые методы их осуществления, поэтому необходимо всё время чутко прислушиваться к тому, что подсказывает жизнь, что хочет посетитель, что требует история. Необходимо тщательно отбирать темы для научных работ, создавать новые формы массовой работы, осуществлять именно те мероприятия, которые необходимы, полезны, нужны, именно в условиях военного времени.

Не зачитывая всего плана работ музея на второе полугодие, я назову лишь некоторые из работ, намеченных нами и частично уже осуществляемых.

В области научной работы – подготовка к печати следующих работ:

"Чайковский – русский национальный композитор",

"Чайковский – за год Отечественной войны",

"Чайковский – в Англии и Америке",

Брошюра о Доме-музее – его история, причины поселения в нём Чайковского и варварства в нём гитлеровцев,

"Чайковский – Толстой и Чехов – литературные вкусы и чтения Чайковского".

Собирание материалов о Чайковском за время Великой Отечественной войны и составление библиографии по русским и иностранным источникам. Собирание и литературная обработка сведений о жизни и деятельности Чайковского от лиц, лично знавших его.

В области экспозиционной и выставочной работы:

Организация нового раздела экспозиции "Чайковский – патриот",

Расширение и реорганизация разделов экспозиции "Разрушители культуры" и "Чайковский в стране Советов",

Организация нового раздела экспозиции "Чайковский во время Великой Отечественной войны",

Организация двух популярных передвижных выставок.

Уже из этого видно: научная и массовая работа музея в этом году особенно тесно связаны между собою, задачи работы нашего музея, с одной стороны – работа на историю, с другой стороны – работа на сегодняшний день, на сегодняшнего посетителя, на сегодняшние требования. И экспозиция нашего музея будет не статическая, а динамическая, она будет всё время пополняться новыми материалами, новыми разделами, она будет отражать время, жизнь нашей страны во время Великой Отечественной войны. Думаю, что это будет верно и что это необходимо.

Якорь 2

Дом-музей П. И. Чайковского в Клину в дни войны

Доклад на I научно-исследовательской сессии,
посвящённой 50-летию со дня смерти П. И. Чайковского
24 декабря 1943 г.

Настоящее сообщение несколько отличается от той тематики, от тех докладов, которые были заслушаны на сессии ранее. Оно не является научным докладом или исследованием. Это краткая информация о Доме-музее Чайковского в Клину в тяжёлые месяцы первого года войны – о пережитом музеем в дни оккупации и о последующем его восстановлении. Это информационное сообщение, носящее несколько мемуарный характер, составлено как на основании моих личных наблюдений, так и на основании сведений, собранных мною от сотрудников музея, находившихся в Клину в период оккупации. Включение такого информационного сообщения в программу сессии вызвано желанием ознакомить участников сессии с жизнью музея в дни войны. Теперь, когда со времени этих событий прошло уже более двух лет, может быть, эти воспоминания и представят некоторый интерес.

В воскресенье, 22 июня 1941 года, в Клинском доме Чайковского, как и всегда по воскресным дням, особенно много посетителей – поклонников великого музыканта, почитателей его творчества.

Дом Чайковского невелик. Он может принять одновременно не более 40–50 человек, поэтому часть посетителей гуляет пока в саду, ожидая своей очереди осмотреть дом композитора, познакомиться с комнатами и обстановкой, в которых он жил, со слов экскурсоводов узнать о его вкусах, привычках, характере, о творческом процессе, о работе над созданием музыки, непосредственно ощутить атмосферу домашней жизни великого музыканта.

Около полудня радио извещает о предстоящем важном правительственном сообщении. Посетители располагаются в залитой солнцем так называемой "музыкальной" комнате (бывшей комнате В. Л. Давыдова) у радиоприёмника.

В 12 часов дня, как удар грома в ясный тихий день, обрушивается известие о вероломном нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. И сразу всё меняется. Бегло, не вдумываясь, посетители досматривают музей. Многие уходят, не осмотрев его. Через час после сообщения о войне музей пуст, и в этот день в него уже не приходит ни один человек.

Через несколько часов по городу ходят посыльные, разносящие мобилизационные листки. В музей их приносят ночью. Несколько сотрудников на следующий день уходят с вещами на фронт. Через несколько дней двое научных сотрудников уходят добровольцами. В первую же ночь, а затем напролёт все дни и ночи, по шоссе, мимо дома Чайковского, направляясь к Ленинграду, непрерывной вереницей идут военные машины, двигаются войсковые части.

Перед коллективом музея встаёт задача – срочно перестроить работу.

Памятный день 22 июля: первый налёт немецких бомбардировщиков на Москву. Здесь, в Клину в тишине усадьбы композитора, налёт на Москву кажется особенно невероятным, однако это правда. Немцы с воздуха варварски, с тупым и бессмысленным упорством разрушают древнейшие московские памятники.

С этого дня, в течение полутора месяцев, почти без перерыва, каждый день, систематически повторяется одно и то же: ежедневно между 10 и 11 часами вечера слышится протяжный, надрывающий душу вой сирены – налёт на Москву. На огромной высоте, звено за звеном летят над Клином по направлению к Москве немецкие бомбардировщики. С трудом различается хлюпающий с перерывами характерный звук немецких моторов.

Вокруг, в усадьбе Чайковского – тишина и покой. Однако в эти ночи музей не спит, он живёт интенсивной жизнью: в саду, возле дома, на чердаках, в слуховых окнах, на крышах – всюду мелькают человеческие тела – это сотрудники музея, готовые в случае необходимости спасать музей и его ценности. И хотя, вплоть до октября, непосредственно на Клин нет ни одного налёта, каждую ночь по сигналу тревоги все занимают свои посты.

А над Москвой, через 15–20 минут после сигнала воздушной тревоги, на тёмном ночном небе, образуя сплошную огненную сеть, вспыхивают, гаснут и снова вспыхивают красные шарики зениток, рисуются сложные сплетения прожекторных лучей, краснеют зарева пожаров… И целую ночь до рассвета, до 4–5 часов утра через ровные промежутки времени летят над Клином немецкие самолёты, которые разрушают и убивают.

25 августа, по распоряжению Совнаркома СССР, ввиду опасности, непосредственно угрожающей Клину, в глубокий тыл страны на восток отправляется поезд, увозящий два вагона с особо ценными материалами музея: это обстановка двух комнат Чайковского, его личные вещи, личная библиотека с его собственноручными пометками на книгах, все рукописи композитора, а также основные фонды архивно-рукописного отдела. Вместе с ними уезжает и часть сотрудников. Музей наполовину пустеет.

Ранняя осень 1941 года. Каждый день приносит с фронта тяжёлые вести: немцы продвигаются вперёд. Следует спешить с эвакуацией оставшихся музейных ценностей. Двое сотрудников с лихорадочной быстротой работают с раннего утра до темноты: упаковываются книги, ноты подсобной библиотеки, оставшиеся архивы, скульптуры, макеты и прочее.

В темные безлунные ночи начала сентября тревоги реже и менее продолжительны. В конце сентября и начале октября они опять учащаются, непосредственно касаясь Клина, и хотя город всё ещё не испытывает бомбардировок, днём и ночью вокруг слышатся взрывы фугасных бомб, попадающих то на картофельное поле, то вблизи линии железных дорог и мостов. Немцы со всех сторон рвутся к Москве. Фронт приближается к Клину. Всё чаще и чаще слышится орудийная стрельба. Настроение в городе тревожное. Ползут слухи о неизбежно предстоящей эвакуации Клина.

Немцы подходят к Калинину и Ржеву.

11 октября – распоряжение из Москвы о необходимости срочной эвакуации из музея всех оставшихся ценностей. В спешке заканчивается упаковка.

13 октября в Клину появляются первые беженцы из Ржева и Калинина. Вечером, когда всё уже упаковано, телефонный звонок из Москвы неожиданно извещает о том, что предполагаемая эвакуация не состоится: получить вагоны для музейных ценностей уже невозможно.

14 октября утро в музее началось рано.

Было ещё темно, когда послышались незнакомые мужские голоса. Тревожно было настолько, что в первый момент, не разобрав издалека слов, людьми овладел ужас: не немцы ли?.. К счастью, это была большая группа красноармейцев, зашедшая отдохнуть.

В 9 часов утра объявляется эвакуация города. Часом позже во дворе музея, в саду, осторожно размещается большое подразделение военных, расставляются машины, орудия.

В городе необычайное оживление. По шоссе непрерывной вереницей идут машины, танки, воинские части – пехота, кавалерия, артиллерия. В центре города, на главных улицах пестрят патрули, машины, тракторы, пушки, люди в военном и в штатском в одиночку и группами. Жители сплошной толпой, смешиваясь с военными, двигаются к вокзалу. Люди в смятении бегут, нагруженные детьми, вещами – узлами, чемоданами… Идут женщины, несущие такие тяжести, какие в другое время не были бы в силах поднять. Едут на лошадях, на коровах, везут вещи на тачках, в детских колясках… У всех беспокойные взволнованные лица, все одержимы одной мыслью – скорее уйти, не остаться там, где будут немцы. Уходят и бросают всё: дома, имущество, тепло, уют, идут к вокзалу, в леса, в деревни, прочь из города.

Попытки вывезти ценности музея в Москву оказываются тщетными. Упакованные в ящики, зашитые в мешки, рогожи, они аккуратно складываются в комнатах нижнего каменного этажа дома. В музее остаётся 5 человек технических служащих с семьями. С каждым днём становится всё тревожнее.

29 октября город переживает первую сильнейшую бомбардировку. Она продолжается почти весь день. От фугасных и зажигательных бомб сильно страдает северная часть города. Много человеческих жертв. Заняв Калинин и Ржев, немцы приближаются к Клину, подвергая его частым налётам.

18 ноября опять жестокая бомбардировка города. В нескольких шагах от музея, на шоссе, падает фугасная бомба весом в тонну. Воздушной волной убивает возле ворот музея нескольких красноармейцев и сестру сотрудника музея. Служащих, оказавшихся около ворот, засыпает землёй и снегом.

Немцы уже у самого Клина. Становится очевидным, что не сегодня – завтра они будут в городе. В 12 часов дня женщины и дети уходят из музея вместе с жителями. Клин почти пуст. В музее остаются двое служащих мужчин, однако, через 4 часа после ухода женщин, и они, заперев на замки все двери, уходят из города вместе с последними жителями. Но далеко уйти не удаётся, и через несколько дней все они оказываются в плену у фашистов.

23 ноября гитлеровцы занимают Клин. Сотрудники решают возвратиться в музей, но русское население в город не пускают: приходится пробираться тайком.

Музей уже занят фашистами. Во дворе и в саду стоят танки, орудия. Под навесом сарая – походная кухня. Все замки с дверей сорваны, двери распахнуты настежь. У входа в музей груды кирпича от разрушенного въезда в усадьбу. На единственном уцелевшем полуразрушенном кирпичном столбе въезда значится мелом: "Belebt" (нем. "Заселено"). То же и на дверях парадного подъезда, рядом с такой знакомой табличкой времён Чайковского с надписью "Дома нет, просят не звонить".

Разрушена веранда. Забора вокруг усадьбы как будто и не существовало: немецкие танки, не стесняясь, разъезжали по усадьбе композитора. Всюду – следы варварского разрушения. В нескольких шагах от дома композитора, у сарая – бойня. Немецкие солдаты бьют корову. В стороне две других, тоскливо мыча, ждут своей очереди. Всюду валяются коровьи головы, хвосты, копыта, на снегу – следы крови.

Во дворе, в саду – выброшенные из музея на снег, в грязь скульптуры, макеты, картины, ноты, книги, архивные материалы, обстановка. На самом видном месте, у полуразрушенной веранды, разбитый бюст Петра Ильича… Рядом бюст Шаляпина в роли "Демона". Здесь же валяется полуразрушенный нотный шкафчик С. И. Танеева, сделанный по его собственным чертежам.

У чёрного входа немецкие солдаты возятся с большим, добротным, орехового дерева музейным шкафом, ломая его на топку, хотя отпертые сараи наполнены дровами. Мебель из кабинета М. И. Чайковского, книги и ноты из библиотеки, ценные материалы архивов – всё идёт на разогревание бензина в моторах, на топку печей; дров немцы не употребляют.

Тайком, незаметно пробираются сотрудники в маленькую заднюю комнату пристройки музея. Иногда, выследив, когда нет немцев, украдкой выходят они из своего убежища за водой, за дровами. Улучив удобный момент, спасают от уничтожения те или иные вещи, пряча их в тёмный угол подальше от взоров немцев.

Утром старая сотрудница музея, прослужившая в нём 25 лет, идёт на реку за водой (водопровод в музее испорчен). По дороге к дому встречается немец с пустыми вёдрами; молча он подходит к старухе, снимает у неё с коромысла вёдра, выливает воду в свои. Старуха возвращается на реку. И так весь морозный, зимний день старый человек носит в гору вёдра, каждый раз не зная, донесёт ли их до дому. Вернулась она вечером.

Запах гари, дым наполняет музей. Пренебрегая опасностью попасться на глаза немцам, сотрудники бегут наверх. Немцы топят камин в кабинете Чайковского, не топившийся десятилетия. Обжигаясь, служащие вынимают горящие поленья, гасят их, заливают угли в камине.

Почти ежедневно упорно повторяется одна и та же история с печами, которые почему-то немцы предпочитают топить по-чёрному – не открывая труб. Сотрудники тщательно следят за домом, неоднократно предотвращая опасность пожара. Тогда-то им и удалось увидеть, как расположились в музее Чайковского оккупанты.

Наверху, в кабинете, спальне и передней Петра Ильича – казармы для немецких солдат. В застеклённом балкончике, примыкающем к кабинету Чайковского, в так называемом "фонарике", где великий композитор любил за завтраком и просмотром почты проводить утренние часы – свалка и отхожее место. Всюду грязные тюфяки, столы с остатками еды, консервные банки, бутылки из-под рома, копоть, дым, мусор, грязь…

А ведь это святая святых музея! Сюда, в жилые комнаты Чайковского, посетители входили с особенным волнением и трепетом. Ведь здесь жил, творил и мыслил гениальный русский музыкант, которому поклоняется и музыкой которого восторгается всё культурное человечество!.. Для фашистов же на русской земле не оказалось ничего священного.

В нижнем этаже дома – тоже казармы и мастерские. В архивной комнате – сапожная и дубильная мастерские; в вестибюле – гараж для починки мотоциклов. В комнате – хранилище изобразительных материалов – уборная. В столовой Чайковского – казарма. Запах бензина, зловонье и грязь…

Бережно упакованные ранее сотрудниками музейные ценности вывалены из ящиков и мешков, разбросаны по полу всего нижнего этажа. По этому "ковру" расхаживают немецкие солдаты, топча его своими сапогами. Много радости доставляют им макеты театральных постановок опер и балетов Чайковского. Они выковыривают из них отдельные фигуры, выламывают части декораций, электрооборудование, затем разламывают и сам ящик. Бессмысленное тупое развлечение, достойное солдата "высшей расы"!

В одной из комнат музея группа солдат трудится над взломкой замка в крепком несгораемом шкафу. Работа трудная. Замок не поддаётся. Шкаф пробивается бронебойными пулями.

Так в течение трёх недель жили и хозяйничали в музее носители поистине «новой культуры»!

Три недели пугливо прятались, дрожа от страха, не в силах противодействовать варварским деяниям немцев, пять сотрудников, охранявших музей Чайковского.

14 декабря с утра по необычайной беготне и нервной суетливости немецких солдат стало ясно – происходит что-то важное. Заправляются машины, складываются вещи, спешно ремонтируются и готовятся мотоциклы. Одна за другой уезжают машины с немецкими солдатами. Снимается кухня. Немцы пугливо бегут.

В городе начинаются пожары. Сначала в центре, на площади, затем со всех сторон видны пылающие большие общественные здания и жилые дома. С одной стороны музея горит большое новое здание школы, с другой – пылают все постройки ветеринарной лечебницы, вплотную примыкавшей к музею. Дом Чайковского стоит между двух огромных костров…

К двум часам дня в музее остаётся только три немца, двое из которых вскоре уезжают. Третий возится в вестибюле музея с мотоциклом. С двух сторон, из коридора музея и со стороны парадного входа, сотрудники, стараясь быть не замеченными, наблюдают за каждым движением немецкого солдата.

Пол вестибюля и у лестницы щедро залит бензином. Бумаги, ноты и книги плавают в нём. Ожидая самого ужасного, сотрудники готовы спасать драгоценный музей – гасить пожар. Немцу не везёт: ремонт затягивается, видимо, больше, чем предполагалось. Последний немец выезжает из музея всего за несколько минут до прихода нашей Армии. Осуществить ужасное дело, к счастью, ему не довелось.

15 декабря всему Советскому Союзу радио приносит радостную весть об освобождении Клина и дома великого композитора.

Жесточайшие морозы 1942 года. Полная разруха всего городского хозяйства. Нет ни света, ни воды, ни тепла. Двери и окна в музее выбиты и выломаны. В доме – мороз. Топить в бытовых комнатах нельзя: резкая перемена температуры губительно отзовётся на помещении. Всюду грязь, зловоние… Необходимо срочно заняться уборкой всего дома. Холод этому мешает: горячая вода, остывая, тотчас превращается в лёд.

Для организации работ в музее очень важна связь с Москвою. Но железнодорожного сообщения нет: пути разрушены… Приходится стоять на шоссе, ждать попутной машины, просить довезти. К началу февраля, с восстановлением одной железнодорожной линии, началось более или менее регулярное движение поездов. Но, чтобы добраться до Москвы, требовалось 12, а иногда и 18 часов: поезд стоял часами, пропуская воинские составы.

Бытовые условия служащих музея первое время тяжелы. Все они ютятся в двух маленьких комнатах, без необходимых вещей, без обстановки; спят на полу, не раздеваясь; снабжение ещё не налажено, живут впроголодь.

Почти ежедневно немецкие бомбардировщики совершают налёты на город… Но всё это не пугает. Самое страшное – позади. Чёрные дни оккупации миновали.

Город восстанавливается. В музее начинается новая жизнь: маленький коллектив, собранный из старых сотрудников, не жалея сил, работает, готовя музей к открытию.

Несмотря на то, что официально музей для посетителей закрыт, буквально с первого дня освобождения в грязный, разгромленный и частично разрушенный немцами дом Чайковского хлынул огромный поток посетителей, по составу резко отличающийся от посетителей довоенного времени. Туристов, специально приезжавших в музей, среди них нет. Все теперешние посетители в Клину «проездом». Это главным образом военнослужащие, по своей основной профессии далёкие от искусства: бывшие колхозники, рабочие, учителя, трактористы, инженеры и техники, счётные работники, сталевары, зоотехники, кадровые военные и др. Многие из них, живя в Сибири, на Урале, в Средней Азии, Белоруссии, Донбассе, никогда раньше не бывали в Москве.

С какой жадностью впитывают они все сведения о жизни и творчестве Чайковского, как велика в них любовь к русскому музыкальному гению, как грозно и сильно в них чувство мести за оскорбление священного уголка русской культуры!

Многие тысячи людей осматривают в эти морозные зимние месяцы разгромленный дом композитора. Сотрудников мало. Экскурсоводами являются все: до вахтёра и дворника включительно. И хотя освещения в музее нет и дни короткие, а посетители приходят и рано утром, и поздно вечером, их принимают, и если из-за отсутствия света нельзя показать музей – просто рассказывают о нём и о Чайковском.

В наскоро сшитой тетрадке "отзывов и впечатлений" посетители оставляют записи, полные гнева по отношению к варварам – поработителям, осквернявшим музей, и обещания мстить за надругательства над памятью Чайковского. Вот некоторые из них.

25/II записано: "Музей посетила группа бойцов, участников разгрома немцев под Москвой. За осквернение священных памятников русской культуры мы отомстим немецким варварам, а светлая память о гениальном сыне русского народа П. И. Чайковском вечно будет жить в сердцах всего человечества; собаки, осквернявшие его дом-музей, будут уничтожены и прокляты навеки!"

29/II записано: "Мы знаем о злодеяниях немцев, издевающихся над нашей русской культурой, и в частности над памятью великого русского композитора Чайковского. Побывав в доме, где жил композитор, мы лично убедились во всём и за их злые бесчинства клянёмся жестоко мстить".

Обслуживая массу посетителей, коллективу музея вместе с тем удалось в течение двух месяцев произвести самые неотложные ремонтные работы, собрать и очистить от грязи уцелевшее и полуразрушенное имущество, убрать и привести в относительный порядок всё помещение Дома-музея.

Незабываемо радостный день 1 марта – день открытия в музее выставки "Чайковский в Клину и его окрестностях". В небольшой "музыкальной" комнате снова собрались почитатели Чайковского на торжественное заседание и концерт по случаю открытия выставки.

Солнце уже светит по-весеннему. На сердце светло и радостно. С фронта каждый вечер приходят через сообщения Совинформбюро радостные вести о продолжающемся разгроме немецких полчищ. Музей снова открыт, снова после долгих месяцев молчания в нём звучит музыка Чайковского в исполнении лучших советских музыкантов. Кажется, никогда ещё произведения Чайковского не исполнялись и не слушались так, как в этот день. Особенно запомнилось Трио в исполнении М. В. Юдиной, Д. М. Цыганова и С. П. Ширинского и первая ария Кумы из "Чародейки" в исполнении Н. П. Рождественской.

С этого дня следует считать начало систематического возрождения жизни музея. И хотя в Клину ещё слышится орудийная стрельба и город не в безопасности, вокруг рвутся мины, губя людей, объявляется воздушная тревога и город испытывает бомбардировки, хотя жить не легко – работа по восстановлению музея идёт быстро.

Летом 1942 года в Доме-музее и во всей усадьбе начаты капитальные восстановительные работы. За время существования музея произошли изменения некоторых архитектурных деталей. На основе проведения необходимых изысканий, попутно с восстановлением разрушенного немцами, была произведена реставрация веранды и въезда в музей. Теперь они выглядят точно так, как были при жизни композитора. Восстанавливаются и пополняются новыми материалами сильно пострадавшие за время оккупации музейные фонды: библиотека, архивы, изобразительные материалы и прочее. Музей вновь обогащается материалами, растёт фонд – основа для будущей научной работы.

7 февраля 1943 года, по окончании основных восстановительных работ, состоится торжественное открытие музея. Этим днём заканчивается восстановительный период в жизни музея.

Большая экспозиция "Жизнь и творчество Чайковского" занимает 3 комнаты. В отдельной комнате размещена выставка "Вандализм гитлеровцев в Доме-музее Чайковского в Клину". Выставке "Музыка Чайковского в дни войны" отведена лучшая светлая комната, ранее не занятая экспозицией. Произведена возможная реставрация кабинета М. И. Чайковского, который также открыт для обозрения. Всего под экспозицией оказалось 7 музейных комнат.

Посетители имеют возможность после осмотра музея слушать фортепианные и вокальные произведения Чайковского в живом звучании и симфонические – в грамзаписи. В течение всего дня в музее звучит музыка Чайковского.

Следов немецкого хозяйничания уже не видно. О них можно судить лишь по экспонатам на выставке. Но жилые комнаты Чайковского всё ещё пусты: обстановка их бережно хранится в тылу, куда она была эвакуирована. Временно, до реэвакуации, кабинет-гостиная Чайковского превращён в зал для концертов, лекций, музыкальных иллюстраций. На центральной его стене – большой портрет Чайковского художника Кузнецова. В углу – скульптура Чайковского работы Беклемишева. Большой концертный рояль. Цветы.

Каждое воскресенье сюда стекается публика на лекции и концерты из цикла "К 50-летию со дня смерти Чайковского", в которых выступают лучшие исполнители столицы.

Каждую субботу по вечерам в зале занимается кружок по изучению творчества и биографии композитора.

Работа научных сотрудников выходит и за пределы музея: в частях действующей армии Западного фронта, в цехах заводов и фабрик, в госпитале, школах, на дет[ских] площадках, в колхозах и совхозе читаются лекции, проводятся беседы, даются консультации вокруг передвижных выставок о Чайковском.

Возрождается и научная жизнь музея, о чём свидетельствует данная научная сессия.

Теперь работа музея протекает уже во вполне благоприятных условиях: линия фронта от Клина далека. По-прежнему в восстановленной усадьбе Чайковского тишина и покой. Не слышно ни орудийной стрельбы, ни сигналов воздушной тревоги, не взрывов фугасных бомб. Её нарушают только звуки самолётов, охраняющих покой наших городов. Но они не пугают, а успокаивают.

28.10.1943 г.

Якорь 3

Якорь 4

П. Е. Вайдман

«Главное дело жизни» Маргариты Риттих – директора
Дома-музея П. И. Чайковского в Клину в годы
Великой Отечественной войны

Полина Ефимовна Вайдман (1947–2016) – выдающийся музыковед, историк, текстолог, архивист, музыкально-общественный деятель, доктор искусствоведения, заслуженный работник культуры РФ. Завоевала безусловную славу крупнейшего специалиста по творчеству П. И. Чайковского (одним из "вещественных" подтверждений этому стало присуждение ей – первой в истории – Приза Ассоциации музыкальных критиков Москвы). Именно П. Е. Вайдман добилась осуществления проекта по изданию нового Полного собрания сочинений П. И. Чайковского на основе всего имеющегося текстологического корпуса и была главным редактором первых вышедших томов. Её роль и авторитет в Доме-музее П. И. Чайковского в Клину, куда она пришла работать сразу после окончания ГМПИ имени Гнесиных по классу М. Э. Риттих, невозможно переоценить. Долгие годы она возглавляла отдел архивно-рукописных источников, была хранителем фонда П. И. Чайковского, ведущим научным сотрудником.

Статья опубликована: Двадцатый век. Музыка войны и мира: Материалы международной научной конференции / ред.-сост. Е. С. Власова, К. В. Зенкин, М. А. Карачевская. М.: Прогресс-Традиция, 2016. С. 125–138.

"Главное дело жизни" – так всегда говорила, вспоминая военные годы в Клину и Дом-музей П. И. Чайковского, Маргарита Эдуардовна Риттих, на плечи которой в 1941 году тогда 31-летней женщины, легла ответственность за восстановление, жизнь и судьбу только что освобождённого от фашистских оккупантов памятника мировой культуры.

Известный музыковед, замечательный педагог, основатель Музея-квартиры Гнесиной, автор воспоминаний о клинском музее в годы Великой Отечественной войны, директор Дома-музея П. И. Чайковского в 1941–1944 годы, Маргарита Эдуардовна уже в то время многократно выступала с рассказами о музее и писала о нём. Тогда миллионы людей в разных странах волновала судьба Дома Чайковского. Затем, через много лет, во время научной сессии, посвящённой 75-летию музея, Маргарита Эдуардовна со сцены Дома композиторов рассказала драматическую историю спасения клинского музея. Воспоминания о былом настолько разволновали её, что она не могла сдержать слёзы, и сохранившаяся магнитофонная запись запечатлела рассказ Маргариты Эдуардовны сквозь сдерживаемые рыдания. Фрагменты этих воспоминаний звучали по радио.

К 40-летию освобождения Клина и Дома-музея П. И. Чайковского от фашистских оккупантов замечательный редактор М. Л. Ельянова решила подготовить радиопередачу на 1-м канале Всесоюзного радио "Спасённая музыка". Для неё были записаны воспоминания участников освобождения Клина. Маргарита Эдуардовна, чтобы избежать возможных "эмоциональных" срывов, решила написать свои воспоминания и прочесть их. Она не только основывалась на своей памяти, но и сверяла всё с собственными записными книжками военных лет, дневниками. Был написан большой текст, который не удалось полностью включить в радиопередачу. Ныне он хранится в её архиве в клинском музее. Сколько душевных сил стоило автору написать этот текст, может свидетельствовать тот факт, что Маргарита Эдуардовна, человек столь деятельный, неоднократно повторяла: "Клин – это, может быть, самое главное, что мне довелось сделать в жизни". И действительно, тогда, в 1941 году, ей, молодому музыковеду, довелось принять на свои плечи ответственность за судьбу памятника мировой музыкальной культуры, национального достояния, каковым являлся и по сей день благополучно, благодаря подвигу многих людей, является Дом Чайковского в Клину.

Клинский дом Чайковского, помимо всего прочего, стал одним из первых освобождённых памятников культуры в годы Второй мировой войны. Его драматическая история, многочисленные фотографии обошли в декабре 1941 года все мировые агентства, материалы фигурировали на Нюрнбергском процессе. Радиопередача с участием Риттих "Спасённая музыка" прошла 5 декабря 1981 года к 40-летию освобождения Клина, музея и битвы за Москву. На неё откликнулись и остававшиеся ещё в живых участники и свидетели событий ноября-декабря 1941 года в Клину.

Родиной Маргариты Эдуардовны была уездная Крапивна Тульской губернии, что вблизи толстовской Ясной Поляны. Отец – агроном по профессии. Семья матери – потомственные земские учителя. А история появления Маргариты Эдуардовны в клинском музее началась в 1939 году, куда она была направлена после окончания Московской консерватории по классу М. С. Пекелиса для укрепления научного коллектива в канун 100-летия со дня рождения П. И. Чайковского, которое торжественно отмечала вся страна в 1940 году. Готовились и издавались многочисленные научные труды, делались выставки, было множество посетителей. Нужны были квалифицированные кадры.

В архиве Риттих сохранились многочисленные статьи, тексты радиопередач, подготовленных ею в то время. Научная работа в музее включала в себя аннотирование фондовых материалов, их атрибутирование, ответы на поступающие в адрес музея вопросы многочисленных исследователей. В некоторых из них содержались также интересные сведения, далеко не все из которых и сегодня вошли в научный обиход и получили свою оценку. К ним относится, например, письмо Б. Л. Яворского, датированное июлем 1940 года, в котором, помимо всех просьб и вопросов, учёный рассказал о последних днях жизни С. И. Танеева.

Июнь 1941-го ворвался в жизнь не только музея П. И. Чайковского, но и всей страны. Эвакуация главных фондов, уход в августе на фронт директора музея А. Е. Усова и нескольких сотрудников поставили Маргариту Эдуардовну в ответственнейшее положение старшей по должности из числа тех, кто оставался в музее. Поэтому именно её после освобождения Клина Комитет по делам искусств назначил и. о. директора музея. Суровая и вместе с тем яркая жизнь музея этих дней запечатлена на страницах дневников работы музея, которые Маргарита Эдуардовна начала вести сама, понимая значение для истории каждой минуты жизни людей и музея в эти дни. Сохранились и её личные дневники, записные книжки, воспоминания.

Волей случая, Маргарита Эдуардовна на время оккупации Клина оставалась в Москве: поехала, чтобы добиться эвакуации второй очереди остававшихся в музее ценностей и коллектива, но сообщение было прервано. Обратно не смогла вернуться. Об обстоятельствах, когда её вместе с членами государственной комиссии отправили в освобождённый Клин для составления акта об ущербе, Маргарита Эдуардовна рассказала в своих воспоминаниях в 1981 году: о длинной дороге по разбитому и заснеженному Ленинградскому шоссе, о жутких картинах вокруг. Об увиденном в Клину красноречиво рассказал составленный ею в ту ночь акт о состоянии дома Чайковского. Много лет спустя Маргарита Эдуардовна рассказывала, что не знала, как составляют подобного рода документы, и описывала все, что видела, что рассказали немногочисленные технические сотрудники, которые оставались в доме в дни оккупации. Ниже приводим его текст. Обращает внимание тот факт, что даты оккупации и освобождения отличаются от тех, которые существуют в отношении города. Очевидно, музей, который стоял на окраине Клипа, был занят на день позже всего города, а освобождён на день раньше по той же причине. Вот этот документ:

Акт

о состоянии Дома-музея П. И. Чайковского в Клину после пребывания в нём

с 23 ноября по 14 декабря 1941 года фашистских варваров

14 декабря 1941 года доблестная Красная Армия молниеносным ударом вышибла из Клина немецко-фашистских оккупантов.

Трёхнедельное пребывание немецких варваров в Клину ознаменовалось возмутительными издевательствами, глумлением над мирным населением, грабежам имущества и продуктов питания и бандитским уничтожением культурных ценностей города.

Сожжены и разрушены 1я и 3я средние школы, взорвана лечебница для нервнобольных, сожжена ветеринарная лечебница и т. д.

Возмутительному глумлению подверглась память величайшего русского композитора, классика мировой музыкальной культуры Петра Ильича Чайковского.

Только благодаря внезапному и стремительному удару нашей Красной Армии, обратившей в последнее бегство немецких фашистов, им не удалось полностью разгромить Дом-музей П. И. Чайковского, ценнейший памятник музыкального искусства.

В 1893 году, после смерти композитора, дом, в котором он жил последние годы, где написал свою Шестую симфонию, "Пиковую даму" и другие крупнейшие произведения, был сохранён как мемориальный музей, а после Великой Октябрьской революции – превращён в государственный Дом-музей.

С этих пор Дом-музей приобрёл возможность широко развить научно-исследовательскую и культурно-просветительную работу, привлекая огромные массы трудящихся, музыкальных деятелей, учащейся молодёжи, почитателей творчества великого композитора.

Все, кому дорога память П. И. Чайковского, с величайшим негодованием узнают о тех бесчинствах, которые проделали фашистские вандалы за время своего недолгого хозяйничанья в клинском музее.

Правда, благодаря своевременно принятым мерам, немецким варварам не удалось уничтожить самые главные музейные материалы; рукописи-автографы, нотная и книжная библиотека, принадлежащие лично П. И. Чайковскому, его переписка, бытовая обстановка его кабинета и спальни, рояль и другие музейные ценности были эвакуированы вглубь страны.

Вот краткий перечень деяний немецких преступников:

Немецкий танк разрушил въезд в музей, забор и часть веранды.
Из музея на снег выброшена часть мебели, книги, ноты, скульптурные изображения.
Кабинет-гостиная и спальня великого композитора, кабинет М. И. Чайковского (брата композитора), экспозиционная и музыкальная комнаты были превращены в грязный, зловонный, вшивый воровской притон. В этих комнатах мы обнаружили грязные тюфяки, бутылки из-под рома и водки, пустые консервные банки, остатки еды, мусора и грязи. Одну из рабочих комнат, где находились иконографические материалы, немцы превратили в отхожее место.
В вестибюле и в летнем коридоре Дома-музея, упакованная в ящики, хранилась часть музейного имущества. Взломав ящики, немцы вывалили содержимое, побросали на полу, разорвали и затоптали грязными сапогами.
Несмотря на наличие во дворе достаточного количества дров, фашисты топили печи нотами, гравюрами, картинами, книгами, мебелью и даже деревянной обшивкой стен из кабинета М. И. Чайковского.
Не будучи в состоянии сломать замок несгораемого шкафа, фашисты, как отъявленные бандиты, прострелили его бронебойными пулями.
Мародёры и грабители увезли с собою пианино, принадлежавшее крупному русскому композитору, ученику и другу П. И. Чайковского С. И. Танееву, портрет П. И. Чайковского, писанный маслом, работы итальянского художника, часть гравюр, книг и нот, гобелены из кабинета М. И. Чайковского и разграбили склады с различными материалами, принадлежавшими Дому-музею.
Особенно тяжёлое впечатление производит варварски изуродованный и выброшенный на снег из музея бюст композитора.

Все эти бесчинства совершались при попустительстве и непосредственном участии высшей "арийской расы" – немецкого офицерства.

Настоящий акт даёт далеко не полную картину всех злодеяний и бесчинств, совершённых немецко-фашистскими оккупантами.

Сотрудники Дома-музея П. И. Чайковского:

Вахтёр A. M. Шапшал

Дворник Н. А. Спиров

Уборщица Е. Ф. Негуляева

Сторож М. Д. Воробьёва

Музыковед (М. Э. Риттих)

Ветеринарный фельдшер B. C. Петров

Санитар ветеринарной лечебницы Н. Калугин

Жительница города Клина З. Н. Бекренева

Библиотекарь Дома-музея П. И. Чайковского в Клину А. К. Флеров

Подписи жителей города Клина тт. Шапшала, Спирова, Негуляевой, Воробьёвой, Риттих, Петрова, Калугина, Бекреневой, Флерова заверил Секретарь Исполкома Стулов С. 21/XII 41 г.

Г. Клин Моск. обл.

Особый смысл и колорит картины страшного времени содержит дополняющий картину, запечатлённую в Акте, рассказ А. М. Шапшала на одном из его выступлений в Москве в Колонном зале Дома Союзов 13 февраля 1942 г. на встрече интеллигенции Москвы с интеллигенцией районов, освобождённых от немецкой оккупации:

Товарищи! Дом в Клину, в котором прожил последние полтора года своей жизни великий русский композитор П. И. Чайковский, после Великого Октября превращён в Государственный Дом-музей П. И. Чайковского.

Я, сотрудник Дома-музея, находился в нём во время оккупации Клина немцами и был свидетелем хозяйничанья фашистских варваров в этом историческом доме.

Дом-музей, посвящённый жизни и творчеству великого русского композитора Петра Ильича Чайковского! Дом-музей, только два года тому назад отмечавший на весь мир столетний юбилей со дня рождения гениального композитора; Дом-музей, поднявший за время Советской власти научно-исследовательскую и просветительно-массовую работу на неведомую высоту, был превращён немецкими варварами не в казармы, а в настоящий притон, зловонный, грязный, вшивый и воровской.

Бытовые комнаты – кабинет-гостиная и спальня любимого композитора советского народа, экспозиционный зал, кабинет основателя музея М. И. Чайковского, музыкальный зал, столовая, архивная и другие служебные комнаты были превращены в их вонючие спальни. В бывшей кухне они разделывали мясные туши, а жилую комнату рядом превратили в отхожее место.

В вестибюле Дома-музея, где к моменту входа немцев в дом было собрано в упакованном виде имущество: экспозиционный материал, макеты, бюсты, музыкальные инструменты, музейная нотная и книжная библиотека, мебель из кабинета М. И. Чайковского, частично его реликвийные вещи – всё это было выброшено из ящиков и мешков на пол, всё это топталось грязными сапожищами извергов, расхищалось ими, сжигалось в печах или вывозилось немцами ещё до их отступления из Клина. Так, например, вывезено пианино, принадлежавшее лучшему из лучших учеников и другу П. И. Чайковского известному русскому композитору и большому теоретику С. И. Танееву. Отсюда похищен большой портрет П. И. Чайковского во весь рост, написанный масляными красками итальянским художником, от которого, как след, остался только подрамник. Здесь же следы разбитых бюстов: основоположника русской классической музыки Михаила Ивановича Глинки, редкостный бюст композитора Александра Константиновича Глазунова, совершенно исчез бюст основателя Московской консерватории Николая Григорьевича Рубинштейна. Особенно тяжёлое впечатление оставляет разбитый бюст нашего любимого композитора Петра Ильича. Бюст этот был за несколько дней до ухода немецкого зверья изъят из ящика, выброшен во двор на снег и подвергся глумлению.

Вестибюль был превращен в гараж, в нём немцы заправляли свои мотоциклы, чтобы не производить эту работу на морозе, разливали тут же горючее, подвергая тем самым музей опасности в пожарном отношении. В своем поспешном бегстве фашисты оставили тут свои четыре мотоцикла, которые и были в исправном виде переданы нашим доблестным войскам как военные трофеи.

В столовой Петра Ильича находилась их рация. Отсюда видны следы немецкого варварства: разрушенная веранда и въездные каменные ворота. Когда немецкие танки въехали в сад Дома-музея, они разрушили эту веранду и ворота. Случайно в столовой сохранилась фисгармония лучшего из лучших учеников и большого друга Петра Ильича, композитора Сергея Ивановича Танеева и рояль фирмы Бекштейна, приобретенный музеем в прошлом году в освобожденной Белоруссии в г. Вильно. На этом рояле немцы играли свои гнусные фокстроты.

В архивной комнате, где до эвакуации хранили подлинные рукописи и письма Петра Ильича, помещалась их сапожная мастерская.

В музыкальном кабинете М. И. Чайковского мы находим разбитые макеты первой постановки балета "Лебединое озеро", "Спящей красавицы" и совершенно разгромленный макет оперы "Черевички". Чувствуя приближение своего краха, немцы-поджигатели начали разбирать роскошную деревянную обшивку кабинета М. И. Чайковского и ею топить печи, несмотря на то, что во дворах музея ещё было достаточное количество сухих дров. И если бы не внезапное и стремительное наступление нашей доблестной Красной Армии, дом подвергся бы, безусловно, полному разгрому.

В кабинете-гостиной и спальне Петра Ильича та же картина грязных спален этих людоедов XX века. Несмотря на неоднократные просьбы и протесты с нашей стороны не топить камин в кабинете-гостиной, они всё же это делали и сильно попортили этим потолки, стены и полы этих чистых, блестевших, как зеркала, комнат.

Взломана также была несгораемая железная касса, в которой хранились документы музея.

Сад и остальная территория музея сильно загрязнены: цветочные клумбы, за которыми, с такой любовью ухаживали сотрудники музея, изъезжены автомашинами. Словом, всех злочинств, учинённых этими кровавыми бандами, не пересчитать.

И вот наступает 15 декабря 1941 года, когда с чувством глубокой радости клинчане встретили свою родную, любимую Красную Армию, освободившую от ненавистного врага город Клин и вместе с ним и дом-музей любимого, дорогого, неповторимого Петра Ильича Чайковского, бессмертные творения которого слушал, слушает и будет всегда слушать с замиранием сердца не только великий советский народ, но и всё передовое и прогрессивное человечество.

Не хочется говорить о своих личных переживаниях: они бледнеют перед теми ужасами, которые приходится испытывать населению оккупированных немцами городов, сел и деревень.

Однако не можешь умолчать о том трепетном волнении, которое испытываешь каждый раз, когда входишь в спальню Петра Ильича и подходишь к окну, у которого стоял его простой сосновый стол, за которым он написал свою "лебединую песню" – Шестую симфонию. А приходится к этому окну подходить очень часто, несколько раз в день, когда показываешь музей бойцам, командирам и политработникам нашей Красной Армии, число коих с каждым днём увеличивается; они жаждут познакомиться с жизнью и творчеством великого человека и уходят из музея с большим возмущением за то безобразие, что сотворили здесь гитлеровские сатрапы, и дают торжественную клятву отомстить за все это. Вот одна из характерных записей в книге впечатлений: "Пришли поклониться месту, где творил великий русский композитор Чайковский, немецкие варвары пытались осквернить всем нам близкий и родной памятник, как и пытались испоганить нашу родную землю, но никогда наша страна и народ не будут рабами у фашистских бандитов. Народ, воспитанный Лениным и Сталиным; народ, который имеет такие великих учёных и композиторов, никогда не склонит головы перед любым насильником. Очень рады, что сотрудники музея проявили заботу в период немецкой оккупации и спасли что смогли от грязных рук этих вандалов. Большое спасибо им. Возмущены всем тем, что тут сделали фашисты, и обязуемся бить врага до последней капли крови, будем гнать его с нашей родной земли. 22 января 1942 г., бойцы подразделения в числе 19 человек".

Взглянешь из спальни через окно в сад, который так любил композитор, увидишь на фоне снежного ковра, как скромно стоят три красавицы берёзы, свидетельницы гениального творчества композитора, и сердце забьётся сильней.

Дом-музей начал восстанавливаться, будет проведён капитальный ремонт. В начатых уже работах участвуют московские архитекторы, композиторы, музыковеды и искусствоведы; решено не только отремонтировать и полностью реставрировать дом-музей, но и оборудовать помещение для экскурсантов. В дальнейшем будут привезены своевременно эвакуированные в глубь страны подлинные рукописи, письма, поты, книжная библиотека и личная обстановка Петра Ильича.

И недалёк тот час, когда по-прежнему мы услышим в стенах этого исторического дома чарующие звуки прекрасной, до глубины души доходящей, музыки непревзойдённого мастера Петра Ильича Чайковского.

Всему этому мы будем обязаны нашей родной РККА, которая разобьёт и уничтожит полчища Гитлера, вероломно напавшие на нашу страну, освободит нашу родину и весь мир от дьявольской свастики фашизма.

Да здравствует наша Красная Армия и её вождь Великий Сталин.

А вот ещё один сохранившийся документ, описывавший эти события. Это письмо Николая Александровича Спирова, по должности дворника, но первого сотрудника музея, принятого в музей на работу в апреле 1917 года. Оно написано вскоре после освобождения музея и адресовано другу музея с 1920-х годов Ивану Михайловичу Диомидову:

Клин. 3 января. 1942 год.

Уважаемый Иван Михайлович.

Я не могу всё описать. О людях, после занятия немцев никак не можем прийти в чувства. Прошу вас, приезжайте сами. Ночуйте у меня, конечно, только забирайте с собой продовольствие, знаете, как после немцев, было кое-что припасено, немцы всё выгребли. Сейчас ничего не имеем. Затем спасибо за память, что нас не забыли. Затем сердечно кланяемся. Приезжайте. Ждём покеда.

Спиров.

Красноречиво свидетельствуют о времени ещё два документа в архиве Маргариты Эдуардовны. Это письма Александра Егоровича Усова, директора клинского музея, ушедшего в августе 1941-го на фронт. Его назначили директором после всех трагических событий 1937–1938 годов. Он писал 10 августа 1942 года:

Уважаемая Маргарита Эдуардовна. В январе месяце текущего года я послал письмо А. М. Шапшалу и сообщил свой постоянный адрес, однако ответа на это письмо не получил. <…> Буду благодарен, если Вы напишете мне, как идёт работа Д[ома]М[узея] в настоящее время, каковы взаимоотношения сотрудников Д[ома]М[узея] в Клину с группой сотрудников, переехавших в г. Воткинск и каковы перспективы Д[ома]М[узея] на ближайшее будущее. Хотелось бы знать, где находятся товарищи Киселёв, Шац, Иванов, а также сыновья Спировых, муж Соколовой и муж Негуляевой, Савёлов В. П., Смирнов А. Е. Очень прошу Вас принять соответствующие меры для охраны моих личных книг, бумаг и некоторых вещей, оставшихся в Д[оме]М[узее]. Оплаченные мной облигации прошу передать моей жене, о чём посылаю в адрес Дирекции Д[ома]М[узея] официальное заявление. [Отмечено Маргаритой Эдуардовной карандашом и поставлен восклицательный знак!] Посылаю также справку об условиях, на которых Д[ом]М[узей] засеял свои овсом с клевером 1,5 га на участке, находящемся в пользовании Танеева П. В.[8], и надеюсь, что обязательства дирекции Д[ома]М[узея] будут выполнены.

Прошу передать от меня приветы Спировым Д. Л. и Н. А., Воробьёвой М. Д., Шапшалам M. B. и А. И., Флерову А. К., Соколовой О. А, Негуляевой Е. Ф., Смирновой-Шац П. К.

Мой адрес:

Полевая почта 488, 61 отдельная гуж-транспортная рота, Усову А. Е. С красноармейским приветом, А. Усов.

28 октября 1944 года.

Поздравляю Вас, Маргарита Эдуардовна, и всех сотрудников с праздником 27 годовщины Великой Октябрьской социалистической революции и от души желаю Вам здоровья, дальнейших успехов в почётной и благородной работе Дома-музея, благополучия и счастья в жизни каждого из Вас.

С большим интересом прочитал статью Т. Конопатской и горячо приветствую развитие музыкально-просветительной и организационной работы Дома-музея. Сердечно рад, что возвращаются из Воткинска сотрудники Д[ома]М[узея] и ценнейшие музейные материалы.

С июня с. г. я работаю певцом-солистом в ансамбле N Фронта. Сейчас выступаем в районе столицы N...ой С.С.Р.

Здоров, бодр; твёрдо верю в нашу победу, после которой начнётся эпоха необычайного расцвета Советского искусства, в частности – невиданного развития деятельности Дома-музея П. И. Чайковского, и надеюсь принять в этом захватывающем увлекательном деле посильное участие.

Мой адрес: полевая почта 20632Д. С красноармейским приветом, А. Усов.

О жизни освобождённого Музея Чайковского Маргарита Эдуардовна рассказала много лет спустя:

Нам был дан очень малый срок для его [музея] открытия – 1 марта 1942 г. Это действительно было нужно, так как через Клин ехали наши военные части. Если они останавливались в Клину, если была передышка, бойцы заходили в музей. Показывать музей было некому – были только технические служащие. Показывали они, показывал Шапшал, показывала я – и днём и ночью. Ни отопления не было в музее, ни освещения, об электричестве не могло быть и речи. Не было стекла, не было даже фанеры. Условия были безумно трудные. Но всё-таки люди нашлись и оказались очень верными, преданными. Например: М. И. Боброва, Т. Н. Конопатская, А. К. Флеров, Д. А. Блюм, Л. А. Соловцова. <…> Мы решили на первое время сделать экспозицию «Жизнь П. И. Чайковского в Клину». Мы обратились к музеям Москвы, в Бахрушинский музей, и нам помогли. Особенно большую помощь оказала нам Филармония в связи с юбилейной выставкой, которая была в Зале имени Чайковского. <…> В невероятно сложных условиях 1-го марта 1942 года мы открыли Музей. <…> Это был день, полный необычайной душевной взволнованности. Впервые в Клин приехала группа музыкантов-исполнителей для участия в концерте.

Никогда не забуду исполнения Трио П. И. Чайковского M. B. Юдиной, С. П. Ширинским и Д. М. Цыгановым. Заключительную сцену из "Евгения Онегина" спели Н. П. Рождественская и Вл. Захаров. В этот памятный день возрождения музея один из освободителей г. Клина, военный техник 1 ранга Владимир Иванович Диденко, прочитал свое знаменитое стихотворение "Я буду мстить", посвящённое Дому великого Чайковского:

Я буду мстить за русскую культуру,

За каждый на земле кровавый след,

За каждую разбитую скульптуру,

За Пушкина простреленный портрет!

Я буду мстить за Ясную Поляну,

За то, что прах Толстого осквернён, –

Клянусь, в его я книгу не загляну,

Пока не будет гений отомщён!

Веками завоёванной свободы

Врагу в крови не утопить!

И за славян, за вольные народы,

За гордый Новгород я буду мстить!

Враг показал бандитскую натуру.

Посмев музей наш разгромить, –

И за симфонии сожжённой партитуру,

И за Чайковского я буду мстить!

Примечательно, что после радиопередачи 1981 года С. И. Диденко откликнулся, написал письмо и рассказал о себе и своей жизни после войны.

Весьма красноречивые документы из архива музея рассказывают о деятельности коллектива и его жизни в 1941–1944 годах – времени директорства Риттих. Книга приказов подробно регистрировала все события и обстоятельства жизни музея и его коллектива, атмосферу, взаимоотношения людей. Это и распределение дров, полученной ткани, участочков для огородов и посадки картошки, дежурства на территории и в музее. Порядок и человечность, профессионализм и организаторские способности – вот что характеризовало деятельность Маргариты Эдуардовны в музее в эти годы, за что многие люди были благодарны ей и потом, после окончания войны. Её личные качества помогли многим из них выжить, не потерять профессию, не пасть духом.

В семейных архивах многих клинчан можно и сейчас найти удостоверения, выдававшиеся посетителям музыкальных кружков и лекториев, которые организовывала Маргарита Эдуардовна. Сохранились даже разработки отдельных лекций и вопросов для контрольных занятий, которые проводились в музее. Многие клинчане позднее вспоминали, что именно музей и музыка, которая звучала в его практически опустевших комнатах, помогли им выжить в это страшное время. В Клин в 1942–1944 годах приезжали и выдающиеся музыканты, художники, исследователи, что оставило не только свой заметный след в истории музея, но вообще в истории культуры тех лет.

После войны Риттих вернулась к педагогической работе в учебных заведениях имени Гнесиных, через её лекционные курсы и индивидуальный класс прошли сотни учащихся. В 1970 году она создала Мемориальную квартиру-музей Е. Ф. Гнесиной.

Жизненный путь Маргариты Эдуардовны завершился в 1994 году. В музей поступил её богатейший архив, ценнейшие издания, предметы быта XIX века, принадлежавшие её семье. Они пополнили музейные коллекции и экспозиции. Местом упокоения Риттих стал некрополь Дома-музея П. И. Чайковского в Демьяново, как знак благодарности за исполнение главного дела её жизни.

Выступление П. Е. Вайдман на вечере

к 100-летию М. Э. Риттих

(фрагмент)

Отредактированная расшифровка записи выступления на творческом собрании, посвящённом 100-летию со дня рождения М. Э. Риттих и 40-летию Мемориального музея-квартиры Ел. Ф. Гнесиной, в Мемориальном музее-квартире Ел. Ф. Гнесиной 7 июня 2010 года (музейный архив ММКЕлФГ, CD-1). Расшифровка Н. С. Сванидзе, редакция В. В. Троппа. Печатается с сокращениями.

Когда ей было всего тридцать лет, при трагических обстоятельствах – началась война – этот памятник остался на её руках. Вы представляете, Маргариту Эдуардовну уволили из Клинского музея в первую неделю после начала войны. Она потом учила всех, что ни в коем случае нельзя не прощать: «Я тоже была такая обидчивая, – она говорила мне – надо бороться с этим». Так произошло, потому что в эвакуацию увезли главные ценности музея – 8 августа 1941 года, никого из сотрудников практически не осталось, и Маргарита Эдуардовна была в совершенной растерянности – она была в это время в Москве. А её вызвали, и она должна была отвечать за всё, что осталось в Клину, и за людей, которые остались в этом доме (там был сторож, который был первым служащим музея – его нанял на работу Н. Т. Жегин в апреле 1916 года). Надо сказать, что накануне войны, за год, Маргарита Эдуардовна потеряла маму, там же в Клину. И она осталась. То есть это всё осталось на её руках, а она говорила: "Я же фактически была девочкой!"

И вот есть её рассказ про это страшное время, которое она пережила там и то, как она выходила из музея – рано утром. Документальный рассказ – [слышалось] мычание коров, громкие крики, что-то такое непонятное – а это был прорыв немцев под Калинином, и люди по этому шоссе шли, гнали стада. Она бросилась на вокзал, в чём была, потому что в музее стояли упакованные, оцинкованные ящики и были люди, которые там оставались. Она ухватилась за поручни поезда, доехала до Москвы, побежала в комитет по делам искусств. Ей сказали, что она глупая девчонка, гибнут люди, не до того. "Я вам советую, – сказал начальник, к которому она обратилась – не возвращайтесь больше в Клин". Она не могла так поступить, бросилась на вокзал, но поезда уже не шли.

И потом она рассказывала очень подробно, как через три недели на Собачьей площадке служительница позвала её: "Маргарита Эдуардовна, к вам генерал пришёл!" А Маргарита Эдуардовна всю войну, особенно в тяжёлый период боёв под Москвой, ходила с небольшим рюкзаком, потому что её всё время останавливали патрули, каждый раз вызывала подозрение её фамилия. И она решила, что пришли её арестовывать. Только она потом сообразила – зачем же генерал её пришёл арестовывать?

Это был не генерал, это был полковник, адъютант коменданта Москвы – и ей было поручено принять музей, составить акт [об ущербе], в общем, возглавить его. Вот этот государственный документ был написан на обороте обёрточной бумаги рукой Маргариты Эдуардовны. Эти данные поступили не только в прессу, но они вошли в материалы Нюрнбергского процесса, как одно из преступлений пролив человечества.

И вот восстановление музея – это что-то невероятное. Вот мы сидим и слушаем "дневники музея". У Маргариты Эдуардовны было какое-то потрясающее свойство. Она жила сегодня, она жила нашими мыслями и проблемами, но она была человеком, который думал о будущем и о прошлом, и она строила всё так, чтобы люди и их дела не были забыты. Это поразительное свойство! И мы храним этот архив Маргариты Эдуардовны. В общем, это отдельная эпопея – всё, что Маргарита Эдуардовна сделала в Клину. Все работы я перечислять не буду. Она работала до 1944 года, а потом очень деликатно написала, когда музей вернулся из эвакуации, заявление о том, что кому-то хотела бы сдать дела – после всего, что она сделала за это героическое время.

Я помню, когда мы с ней впервые попали в Воткинск. Это была середина ноября – мы вышли из поезда, и это была потрясающая красота зимы… Она посмотрела и сказала: "Боже мой, что же было тогда здесь? Здесь не рвались снаряды, здесь не шли каждую ночь самолёты (когда она дежурила в музее на крыше)", – она переживала [в этот момент] всё, что было связано с 1941 годом.

Через руки Маргариты Эдуардовны прошло множество людей, и каждый, наверное, особенно те, кто был в индивидуальном классе, был как-то близок к ней: потому что все из индивидуального класса – это были дети для неё. И каждый год на окончание Масленичной недели мы обязательно собирались [у неё], и все наши дети. У неё, как и у Елены Фабиановны, было много внуков, детей.

Кроме того мне выпала такая честь наследовать Клинский сюжет жизни Маргариты Эдуардовны и принять её архив. И, в том числе благодаря Людмиле Владимировне [Шаповаловой], последнее место успокоения Маргариты Эдуардовны на земле – это Клин, Демьяново, где была похоронена её мама Александра Алексеевна в 1940 году, в эти же июньские дни [когда день рождения М. Э. Риттих]. Могила её мамы, к сожалению, утрачена, но когда Маргарита Эдуардовна уже была очень и очень серьёзно больна, у нас случился разговор на эту тему, и она сказала, что если бы она была бы похоронена в Демьяново, она была бы самым счастливым человеком. И вот Людмила Владимировна и наш директор [Галина Ивановна Белонович], они откликнулись на её просьбу, и более того, Людмила Владимировна определила место – она была похоронена в некрополе, в могиле Матрёны Дмитриевны Воробьёвой, её сподвижницы. Эта простая русская женщина всех кормила во время войны (и когда кормила, в изобилии говорила присказками и поговорками). Она работала [в музее] ещё до войны, ушла на некоторое время в деревню, во время оккупации вернулась в дом в Клину, где оккупанты были на первом этаже. Это близкий человек, который, Сегодня мы с Людмилой Владимировной были в Демьянове – могила её всегда ухожена, и Маргарита Эдуардовна остаётся с нами в Клину.

Якорь 5

М.Э. Риттих

Якорь 6

О семье Гнесиных - музыкантах-просветителях. Цикл из четырех радиопередач.

Передача четвёртая (заключительная)

(об открытии нового музыкально-педагогического института в годы войны)

О Елене Фабиановне – педагоге рассказывать можно много, конечно, в отдельной передаче. Она была замечательным педагогом. У неё всегда был очень большой класс, ученики разной одарённости. Исходя из этого, она и вела каждого, готовя кого к сольной, кого к педагогической деятельности, кого к концертмейстерской или теоретической, методической будущности. И непременно, уже в годы ученья, обеспечивая каждого соответствующей практикой в самом Техникуме. Молодёжь она любила, верила в неё и смело выдвигала на самостоятельную работу, часто ещё в годы ученья, в свой же коллектив.

Профессиональная подготовка учеников Гнесинского техникума была очень высокой, безусловно, превосходящей требования. Гнесинцы, поступающие затем в Консерваторию, проходили вступительные экзамены неизменно с самыми высокими оценками, а некоторые принимались сразу на второй и даже третий курсы. Бывали случаи поступления в вуз и без окончания, после третьего курса Техникума. Словом, уровень подготовки был очень высоким.

И у Гнесиных возникает мысль о создании в Москве на базе их училища нового вуза – Музыкально-педагогического института. Здание на улице Воровского уже возводилось, разместиться было где. К тому же необходимость подготовки музыкантов с высшим образованием в стране была большая. Начались хлопоты. Но… были деятели и даже музыканты, не поддержавшие эту идею. Она казалась ущемляющей интересы Консерватории. Комитет по делам искусств отказал Гнесиным в их ходатайстве.

А вскоре наступило 22 июня 1941 года. Началась Великая Отечественная война…

Уже в июле началась эвакуация Москвы. Увозили от нависшей опасности детей, целые предприятия, высшие учебные заведения. Музыкальные школы и училища эвакуации не подлежали. Но оставить своих школьников, по тем или иным причинам не выехавших из Москвы, Елена Фабиановна не могла. Она организовала под городом Елатьмой нечто вроде летнего лагеря, под руководством двух педагогов направила туда группу детей, а вскоре сама на некоторое время приехала туда, организовала там музыкальную школу для деревенских детишек. Их учили музыкальной грамоте, пению в хоре, ставили музыкальные спектакли. В необычных условиях, при отсутствии самого необходимого развернули просветительскую деятельность. А вернувшись в Москву, Елена Фабиановна начала деятельно готовиться к новому учебному году.

А положение было напряжённым. Гитлеровская авиация жестоко бомбила Москву. Хорошо помню, как в конце августа, после ночной бомбёжки, шла я пешком (транспорта не было) из Замоскворечья на Собачью площадку. Шла мимо развалин ещё вчера стоявших здесь зданий, мимо ещё не до конца погашенных пожарищ. Воздух пропитан гарью. Сердце замирает от страха. Что там, на Собачьей площадке? Целы ли школа и училище?.. К счастью, ту часть города тогда бомбёжка миновала. Вхожу в Училище и поражаюсь – никакой растерянности, смятения. Вполне нормальная деловая обстановка. Елена Фабиановна, как всегда, безукоризненно одетая и причёсанная, чётко распоряжалась подготовкой к учебному году. Начался он своевременно, первого сентября. Правда, с сильно сократившимся составом коллектива. Он и дальше продолжал редеть, особенно в самое страшное время с середины октября, когда одни эвакуировались, другие уходили на фронт. Москва пустела…

Война разбросала по разным местам страны и семейство Гнесиных. Елизавета Фабиановна с сыном эвакуировалась в Казань. Ольга Фабиановна с мужем, профессором Военно-воздушной академии имени Жуковского, была в Свердловске. Михаил Фабианович первую военную зиму работал в театре Йошкар-Олы, а потом в Ташкенте, вместе с Ленинградской консерваторией. Все Гнесины в годы войны не прекращали своей просветительской музыкально-образовательной деятельности. Находясь в Йошкар-Оле, Михаил Фабианович сочинил ряд произведений на марийские тема. А в Ташкенте, как отклик на переживаемую трагедию, написал замечательное трио для фортепиано, скрипки и виолончели – "Памяти наших погибших детей".

В те осенние месяцы 1941 года одна Елена Фабиановна из всей семьи Гнесиных оставалась в Москве. Она и не помышляла об эвакуации, не могла оставить своё детище в такое трагическое время без личной заботы и руководства. К тому же она была депутатом Моссовета, и к ней шли и шли люди со своими заботами и горестями. Всё принимала она на себя, старалась помочь даже в тех вопросах, которых тогда даже касаться было нельзя – например, в делах репрессированных, выселяемых из Москвы. Работала с раннего утра до поздней ночи, без отдыха, никогда не сетуя на усталость.

А угроза столице росла. В октябре Елене Фабиановне настойчиво предложили эвакуироваться. Она категорически отказалась. Вскоре последовал указ Комитета по делам искусств о прекращении занятий Училища. Гнесину отправили в Казань. Разлука с любимым детищем была для неё мучительной. Она тревожилась за учеников и педагогов, остававшихся в Москве, начала хлопоты о возвращении. Получив известие о том, что Училище, вопреки приказу, вновь действует, бесконечно радовалась. Вот строки из её письма секретарю комсомольской организации Галине Мальцевой от 18 декабря 1941 года из Казани: "Я не могу простить себе своего выезда из Москвы, конечно, не следовало уезжать и теперь постоянно укорять себя за то, что поддалась уговору тов. Майорова (Моссовет). Ведь я глубоко верила тому, что никогда враги не войдут в нашу родную Москву. Я всей душой со всеми вами, рвусь к вам и при первой возможности вернусь к вам, мои дорогие. Как я рада тому, что вы работаете, учитесь и живёте дружным коллективом!!!"

В моей записной книжке от 21 января 1942 года помечено: "Сегодня две радости: первая – Можайск снова наш. Вторая: приехала Елена Фабиановна". Появилась она неожиданно, перенеся долгий путь по дорогам военного времени. Появилась утомлённая, голодная, но счастливая, с огромным запасом энергии, жаждой деятельности. Не отдохнув, взялась за дела – и вдохнула такую уверенность в наш небольшой коллектив, что всем стало радостнее и спокойнее. Оценив бедственное положение училищного быта, наблюдая исхудавших, измученных бомбёжками, недоеданием, холодом учеников и педагогов, Елена Фабиановна начала активно действовать. В аудиториях появились кирпичные печурки. Их тепло внесло утраченный уют. Появилось дополнительное питание: сначала молочное суфле – мечта военных лет! – а потом даже бублики, а после настойчивых хлопот нашей руководительницы – однодневные обеды и, наконец, рабочие продовольственные карточки! Оживилась академическая жизнь, возобновились классные показы. Елена Фабиановна активно занялась и работой фронтовых концертных бригад. Сама составляла и прослушивала их программы, отправляла бригады на фронт. Установила связь с госпиталями, дежурства в них, присылала для раненых концертные группы, часто сама возглавляла их.

Елена Фабиановна никогда, несмотря на возникающие препятствия и, казалось бы, непреодолимые трудности, не бросала начатого дела, если считала его необходимым. И, налаживая сиюминутные дела Училища – думала о будущем. О продолжении строительства нового дома, законсервированного в связи с войной. Добилась разрешения правительства, с головой ушла в стройку. Можно только поражаться, как удалось ей это в условиях тяжелейшей войны, когда часть страны лежала в руинах, когда не было ни материалов, ни рабочих рук… Но – это Елена Фабиановна. Инициативность её была поразительна. Она настойчиво искала возможности и всегда находила их.

Когда строительные работы уже развернулись, Елена Фабиановна приступила к главному замыслу – созданию Института. Далеко не все и тогда поддерживали её. Одни считали эту идею несвоевременной, другие вообще отвергали её. Она же, твёрдо веря в практическую целесообразность, жизненность задуманного, несмотря на новый отказ, продолжала работать. И в марте 1944 года, когда на фронтах Отечественной войны ещё шли жестокие бои, появилось постановление Правительства об организации в Москве нового высшего учебного заведения – Музыкально-педагогического института имени Гнесиных, а затем и Средней специальной школы при нём. Как ликовала, как радовалась этому 70-летняя Елена Фабиановна. Это был лучший подарок к её юбилею!.. Она назначалась директором вновь учреждённых учебных заведений, она же оставалась руководителем Училища и Школы-семилетки.

С этих пор жизнь Елены Фабиановны стала ещё более напряжённой. Началась радостная подготовка к открытию Института, назначенного на 1-е сентября. Разработка устава, структуры, учебных планов, комплектование коллектива. Основу его составили прекрасные, многоопытные педагоги Училища. Конечно – все Гнесины, вместе с Михаилом Фабиановичем, после эвакуации не вернувшимся в Ленинград, ставшим теперь во главе кафедры композиции Института. Сама Елена Фабиановна возглавила кафедру фортепиано. Для заведования другими кафедрами были приглашены крупные музыканты: Козолупов, Сперанский, Табаков, Ферман, Скребков. Эрдели и Борисовский стали учредителями классов арфы и альта. В коллектив влились такие замечательные музыканты, как Нейгауз, Юдина, Гутман, Фейнберг, Фихтенгольц, Янкелевич, Кнушевицкий, Платонов, Усов, Штарк, Шуберт и многие другие. В рамках одной передачи, к сожалению, всех прекрасных музыкантов назвать невозможно. Заместителем директора, после демобилизации, назначен Юрий Владимирович Муромцев.

1945 год в истории учебных заведений имени Гнесиных был особенно знаменателен. 15 февраля исполнялось 50-летие их деятельности. Все пять десятилетий бессменно руководила ими Елена Фабиановна. И теперь, готовя этот большой и радостный праздник, она старалась организовать всё так, чтобы все коллективы и каждый человек в отдельности ощутил это событие возможно полнее и радостнее. Большая группа педагогов получила награды. Одной из них, новой для музыкантов, было звание заслуженного учителя. Тогда оно существовало только для учителей общеобразовательных школ. Елена Фабиановна доказала правомерность его для музыкантов. И добилась. Ей удалось сохранить традицию предыдущих юбилеев – выпуск юбилейной брошюры. И хотя тираж её был невелик, издана она вполне корректно, с иллюстрациями и, главное – своевременно! А ведь страна всё ещё была в войне! Юбилей отмечался серией концертов, проходивших в разных залах Москвы.

Главное торжество было 15 февраля в Большом зале Консерватории. С фотографической точностью запомнился мне один момент. Шли многочисленные приветствия, поздравления, серьёзные и юмористические выступления; оглашена правительственная награда лично Елене Фабиановне – орден Ленина и персональная машина. Слово предоставлено Гнесиной. Воодушевлённая, радостная встаёт она из-за стола президиума, уверенной походкой идёт на середину эстрады. Кратко благодарит за награды, поздравления, приветствия. И неожиданно, нарушая традиции подобных ответных слов, говорит: "У меня есть одна просьба. Дайте мне… гвозди! Без них невозможно завершить строительство нового здания. А это сейчас самое главное! Мне необходимы гвозди! А без машины я как-нибудь обойдусь". И зал загудел. Раздались оглушительные аплодисменты, одобрительные восклицания. Аудитория горячо поддержала её.

Гвозди были получены. Строительство пошло в нужном темпе. К осени 1946-го Училище и Институт перебираются в новое здание. В нём предусмотрена и квартира для Гнесиных. Заветная мечта – учреждение Института и строительство нового здания – исполнилась. Давние, казавшиеся почти несбыточными, планы – осуществились.