top of page

Воспоминания Елены Фабиановны Гнесиной

о Сергее Васильевиче Рахманинове

Ел. Ф. Гнесина на всю жизнь сохранила восторженное почитание и преданность Рахманинову. Ещё до публикации книги воспоминаний, при первой же возможности – в 1953 году – были опубликованы её небольшие воспоминания в журнале "Огонёк" (1953, №12, с. 27). Бережно сохранялись все реликвии, связанные с Рахманиновым. Так, в архиве Елены Фабиановны ценнейшим документом является детская задачка по гармонии, написанная в консерватории (в самом начале курса, судя по трудности) 15-летним Рахманиновым. Это черновик, со многими стёртыми и исправленными моментами и многократной росписью Рахманинова. В связи с детскими годами обучения в консерватории сестры Гнесины вспоминали немало проделок в отношении А. С. Аренского (сохранились стихи 1894 года Елизаветы Гнесиной об одной из таких проделок совместно с М. П. Владимирской-Корниловой). Ел. Ф. Гнесина рассказывала, как Рахманинову неоднократно подсовывали решения задач, которые он сдавал Аренскому. Заподозрив это, профессор решил дать задание в классе одному Рахманинову, а сам находился у дверей. Находчивые товарищи специально нашли красивую студентку-вокалистку, которая сумела всё же завлечь Аренского и отвести от дверей, а Рахманинову было тут же передано решение (рассказ передан в устных воспоминаниях Н. С. Сванидзе). 

До сих пор в кабинете Елены Фабиановны стоит рояль “Bechstein”, прослуживший ей не менее полувека, рояль, на котором играло множество пианистов разных поколений, включая и великие имена. Этот рояль, как рассказывала Гнесина, был выбран для неё С. В. Рахманиновым. Хотя и не существует никаких документальных подтверждений этого факта, вполне возможно, что именно Рахманинов помог в выборе (и не ошибся!) инструмента в магазине “Diederichs”. После отъезда Рахманинова за границу Елена Фабиановна даже взяла и сохранила как воспоминание-реликвию столик-умывальник из его квартиры (о том, что столик принадлежал Рахманинову, свидетельствует Е. Г. Гнесина).

Свою верность глубоко почитаемому ею композитору, безусловно, самому любимому автору из всех её современников, Елена Фабиановна Гнесина сохраняла и в своей творческой, в педагогической деятельности. Так, в её репертуаре (как пианистки, выступающей в концертах) постоянно присутствовали произведения Рахманинова (Баркарола, романсы – в ансамбле с певцами); в своём самом знаменательном в жизни концерте – благотворительном концерте, организованном ею в Малом зале консерватории – она исполняла Виолончельную сонату Рахманинова с М. Букиником. И, разумеется, в репертуаре учеников Гнесиной произведения Рахманинова всегда занимали самое значительное место.

Ещё более показательно то, как широко его сочинения были представлены в репертуаре учащихся разных специальностей в возглавляемых Ел. Ф. Гнесиной учебных заведениях. Практически во всех больших концертах учащихся школы, училища присутствовали произведения Рахманинова. Особенно существенно то, что этот происходило и почти на всех концертах во второй половине 1920-х – начале 1930-х годов, когда композитор официально был "опальным". Но и в торжественных юбилейных концертах к 30-летию и 35-летию Техникума имени Гнесиных, и на так называемых "Показательных" концертах 1927-1929 годов, и даже на концерте в клубе Реввоенсовета (17 декабря 1926 г.) программа включает рахманиновские сочинения – и инструментальные, и вокальные. В одном из концертов, посвящённых 35-летию Техникума имени Гнесиных (4 марта 1930 г.), программа открывается исполнением Трио Рахманинова ре минор, а студент Тихон Хренников исполняет "Мелодию".

Такая позиция Гнесиной носила принципиальный характер и была проявлением большой смелости. Так, именно в 1929 году РАПМ развернула кампанию против Гнесиных, приведшую к снятию Ел. Ф. Гнесиной с поста директора. К 1931 году травля усилилась – как раз в это время и был объявлен "бойкот" музыке Рахманинова. По воспоминаниям К. В. Ознобищева, тогда учившегося в Техникуме имени Гнесиных, именно исполнение романсов Рахманинова студентами и послужило одним из оснований для вынужденного ухода в 1931 году Елены Фабиановны с поста завуча, то есть её полного отстранения от руководства созданными ею учебными заведениями. После вынужденного перерыва  музыка Рахманинова вновь – и уже постоянно – зазвучала в Гнесинских учебных заведениях с 1935 года.

В 1967 году, наконец, впервые  вышла пластинка с записью Всенощной (под управлением А. В. Свешникова). Тираж в магазины не поступал, пластинки распространялись, в том числе среди членов Союза композиторов. Свои 10 экземпляров Ел. Ф. Гнесина получила как член Союза и подготовила для подарков. 

Мои воспоминания о Рахманинове

Когда произносится дорогое имя Сергея Васильевича Рахманинова, первое, что возникает в моей памяти, – это давно прошедшие годы, годы ранней юности, когда мы с Серёжей Рахманиновым в течение трёх лет сидели за одной партой в общеобразовательных классах Московской консерватории. Было это в 1886-1887 году.

И поныне отчётливо памятен мне мой серьёзный, молчаливый сосед, тогда ещё почти мальчик, скромный, длинный и худой Серёжа Рахманинов. Мы, товарищи по классу, знали, что Серёжа Рахманинов очень талантливый ученик, яркое пианистическое дарование которого пленяло не только нас, но и всех учащихся консерватории. Когда становилось известно, что на академическом вечере будет играть Рахманинов, все устремлялись в зал слушать его.

Мы любили Серёжу, гордились им, хотя сам он ни с кем из нас не сходился близко, всегда был замкнут, малообщителен и в свой мир никого не допускал, что, очевидно, и послужило причиной того, что как композитора мы его узнали значительно позднее. Серёжа несколько лет жил у профессора Николая Сергеевича Зверева, совместно с ещё тремя очень талантливыми мальчиками, с которыми был дружен (Пресман, Максимов, Черняев), и им он показывал свои сочинения, а мы ничего не знали. Между тем примерно уже к 1889 году его творческое дарование так бурно развилось, что он вскоре начал становиться уже известным композитором. Вот тут только мы, товарищи,  и получили возможность познакомиться с его первой прелюдией - cis-moll’ной прелюдией, ставшей впоследствии знаменитой, и с его первым фортепианным концертом в его же [собственном] исполнении.

В 1891 году Сергей Рахманинов окончил консерваторию по классу Зилоти, а год спустя сдал теорию композиции и свободного сочинения по классу С. И. Танеева и А. С. Аренского. Дипломной работой его была одноактная опера "Алеко", написанная на сюжет Пушкина "Цыганы".

В ту пору я дружила с Лизой Кашперовой, очень талантливой и весёлой девушкой, моей товаркой по классу В. И. Сафонова. И вот, когда мы узнали, что Серёжа Рахманинов будет показывать комиссии свою экзаменационную работу оперу "Алеко", мы решили обязательно как-нибудь прослушать её.

Прослушивание состоялось на закрытом заседании в девятом классе (в старом здании консерватории), выходящем на площадку. Помню, как мы с Лизой пристроились на полу под дверью и, прильнув головами к щели, внимательно прослушали всю оперу, слышали все похвалы Серёже, а потом долго ходили возбуждённые и счастливые. Таким образом мы с Лизой Кашперовой стали первыми слушательницами и восторженными поклонницами Сергея Рахманинова. За эту оперу Рахманинову была присуждена большая золотая медаль. Помню, что в комиссии были тогда С. И. Танеев, А. С. Аренский, В. И. Сафонов и др., которых я не запомнила. 

В 1889 году моя старшая сестра Евгения Фабиановна окончила консерваторию по классу проф. В. И. Сафонова, а я перешла на старшее отделение [также] к Сафонову, который взял меня в свой класс. Одновременно со мной в его же классе учился А. Н. Скрябин.

У нас часто собирались товарищи моей сестры по классу Сафонова, и постепенно организовался маленький музыкальный кружок, в который входили Э. К. Розенов, Курбатов, Гречанинов, Шор, Ярошевский и теоретик, ученик С. И. Танеева Протопопов. В этом кружке проигрывались все новые сочинения и новых и старых композиторов. Помню, как исполнялась у нас симфония Калинникова, новые песни Гречанинова; приезжал к нам и Сергей Рахманинов, играл отрывки из "Алеко" и показывал первые свои романсы. А мы, младшие сёстры, исполняли все хоровые сочинения.

Я окончила консерваторию в 1893 году, на два года позднее Рахманинова. По окончании консерватории наши пути разошлись. Рахманинов всецело погрузился в творческую работу и быстро стал выдающимся пианистом и крупным композитором. А мы, Гнесины, решили посвятить себя педагогической работе и ждали, пока окончит консерваторию наша третья сестра, Мария, чтобы совместно открыть свою музыкальную школу.

В 1895 году начало свое существование наше "Музыкальное училище Е. и М. Гнесиных", и мы, сёстры, с головой окунулись в педагогическую работу. Наше музыкальное училище довольно скоро стало популярным, и мы через пять-шесть лет нашли возможным показывать публично наших наиболее способных учеников.

Сергей Васильевич Рахманинов не раз посещал наши ученические вечера, и однажды, на одном вечере, кажется, это было в зале Синодального училища, произошёл маленький забавный случай. В конце первого отделения выступал детский хор. Одна из маленьких исполнительниц, Сашенька Тютюнник, была так мала ростом, что привлекла внимание Сергея Васильевича, очень любившего детей. Он подошел к эстраде, подозвал девочку и сказал, ласково улыбаясь:

– Позвольте мне пожать вашу руку, – и протянул ей свою большую ладонь, в которой крошечная ручка Сашеньки совершенно утонула. Этот коротенький эпизод всех тогда позабавил.  

В одном из своих посещений школы Сергей Васильевич слушал моего маленького ученика Лёву Оборина (теперь лауреат и профессор) и очень его похвалил. Но это было уже значительно позднее.

Иногда, правда, довольно редко, Сергей Васильевич Рахманинов бывал у нас в доме. Он не любил новых знакомств, сторонился чужих людей и вообще хорошо себя чувствовал только среди своей семьи и близких знакомых.

Помню, как однажды мы с Софьей Александровной (сестрой жены его Натальи Александровны) решили "разыграть" Сергея Васильевича. Я позвонила ему и просила его зайти ко мне, предупредив, что у меня не будет никого из посторонних, а сама в это время позвала к себе Софью Александровну. Рахманинов приехал. Софья Александровна спряталась в углу комнаты за креслом, чтобы не сразу быть замеченной, а я, весело выбежав навстречу Сергею Васильевичу, громко сказала:

– Сергей Васильевич, разрешите мне познакомить вас…

Его лицо, доброе и приветливое, моментально сковалось холодной гримасой, и он хмуро перевёл свой взгляд в угол, куда я указала ему рукой. Софья Александровна, улыбаясь, выскочила к нему навстречу.

– Сонька, дорогая! Так это ты! – восторженно закричал он, – как я рад! – И сразу всем нам стало легко и весело.

Я всегда была поклонницей Рахманинова, любила все его сочинения, многие играла сама и, конечно, старалась не пропустить ни одного его концерта. Посещала не только сольные его концерты, но также и совместные выступления с Зилоти и Шаляпиным.

Однажды со мной произошла довольно смешная история во время посещения одного из концертов Сергея Васильевича. Надо заметить, что не всегда удавалось хорошие билеты, тогда я брала входной билет и проходила в первые ряды, надеясь на случайно свободное место. Мне в этом, обыкновенно, любезно помогал комендант Большого зала [Благородного собрания] – толстый полковник, который, очевидно, за кого-то меня принимал. Вскоре это выяснилось. На одном из концертов Сергея Васильевича полковник, по обыкновению, проводил меня до первого ряда и, усадив в кресло, спросил меня:

– Надеюсь, что Вы, наконец-то, споёте у нас в нашем концерте?

Я слегка растерялась и спросила: 

– А когда ваш концерт?

– 13 декабря – последовал ответ.

– О! Тринадцатого!.. Нет, нет, полковник, я никогда не выступаю тринадцатого числа, – засмеялась я и всё же спросила его, за кого он меня принимает.

– Как! Разве Вы не Петрова-Званцева? – воскликнул полковник, побагровев.

В антракте я поспешила в артистическую, рассказала Сергею Васильевичу о случившемся и попросила совета, как мне быть с озадаченным и разочарованным полковником.  Сергей Васильевич посмеялся и сказал:

– Ну что ж, скажите полковнику, что Вы тринадцатого петь не будете, но с удовольствием сыграете, так как Вы не певица, а пианистка.

Играть мне тоже не пришлось: мой полковник сразу охладел ко мне, больше не подходил и не провожал меня в первый ряд.

Из произведений Рахманинова я особенно восхищалась его "Всенощной" в превосходном исполнении Синодального хора; я не пропускала ни одного вечера. Как-то, придя на концерт, кажется, в седьмой раз, столкнулась с Рахманиновым. Он весело приветствовал меня и, смеясь, сказал:

– А вы, Елена Фабиановна, "перешибли" меня; я ведь был не на всех концертах.

В одном из последних концертов Сергея Васильевича в конце первого отделения, в ожидании серии бисов, я все время так сильно хотела услышать еще раз мою любимую Прелюдию Es-dur op.23 №6, что, очевидно, моя мысль передалась ему. Он сел за рояль, задумался и вдруг начал играть именно эту прелюдию. Взволнованная и счастливая, я забежала в антракте в артистическую и сказала Сергею Васильевичу, что эта прелюдия такая светлая и радостная, что он, очевидно, сочинил ее в очень хороший день, на что Сергей Васильевич ответил:

– Да, Вы правы, она вылилась у меня сразу, когда родилась моя первая дочь.

В 1915 году внезапно тяжело заболел Александр Николаевич Скрябин (заражение крови). От хирурга А. В. Мартынова я узнала, что положение угрожающее и что Александр Николаевич безнадёжен. Я позвонила Сергею Васильевичу. На другой день утром он поехал навестить Скрябина, но не застал его в живых. Я была в это время у Скрябиных и видела, как тяжело перенёс эту смерть Рахманинов.

Месяца через два Сергей Васильевич дал концерт из произведений Скрябина, которых раньше никогда не играл. Концерт этот был в помещении Политехнического музея, где эстрада очень маленькая и низкая. Я села близко к роялю, почти против Сергея Васильевича. В антракте, как всегда, я зашла к Сергею Васильевичу в артистическую, где он встретил меня мягким упрёком:

– Елена Фабиановна! Зачем Вы сели так близко: Вы же знаете, что я, когда играю, люблю посопеть.

– Ну и сопите себе на здоровье, – ответила я, – всё же я не уйду [со своего места].

Я всегда помнила день рождения Сергея Васильевича – 20 марта – и обычно приносила ему цветы или любимые им конфеты (апельсиновые цукаты в шоколаде), а однажды, узнав, что он любит творожную пасху, которая у меня всегда отлично получалась, я принесла её ему в этот день. Сергей Васильевич тут же попробовал мое кулинарное творчество, похвалил и поддразнил Наталью Александровну:

– Наташа! А ведь Елена Фабиановна делает пасху ещё лучше, чем ты!

А ещё как-то я послала ему в подарок диванную подушку своего рукоделия, на которой вышила гладью три ноты – мои инициалы E.F.G. вместо подписи:

Сергей Васильевич в ответ подарил мне свой портрет, на котором написал два такта, сочинённых на мои инициалы:

ИЗО-111.jpg

 

Портрет этот я храню как дорогую реликвию.

Когда Сергей Васильевич приобрёл первую автомашину и научился водить её, делая в ней большие и частые прогулки, я выразила желание прокатиться, так как никогда не ездила в автомобиле и откровенно созналась, что слегка побаиваюсь.

Наталья Александровна, присутствовавшая при нашем разговоре, сказала мне:

– Вы, Елена Фабиановна, не знаете, какой Серёжа замечательный водитель! Он Вас покатает, и вы перестанете бояться.

Вскоре Рахманинов действительно заехал за мной. Помню Сергея Васильевича в жокейском картузике, который ему очень шёл, и в меховой дохе. Тогда мы немного покатались по Москве, к моему большому удовольствию.

Однажды я со своим семилетним племянником Шуриком, совершая обычную воскресную утреннюю прогулку, пошла к Сергею Васильевичу Рахманинову. Когда мы поднялись по лестнице и были уже почти под дверью его квартиры (он жил в ту пору на Страстном бульваре, против Б[ольшой] Дмитровки), я спросила Шурика:

– А ты знаешь, к кому мы идем сейчас? К Рахманинову! Это он сочинил "Баркаролу", которую ты так любишь слушать, когда я её тебе играю.

– А разве он живой? – громко удивился Шурик. – Ведь хорошие композиторы все уже давно умерли.

В этот момент дверь открыл сам Сергей Васильевич и, конечно, услышал эту фразу. Погладив Шурика по голове, он ответил:

– Я еще живой, милый мальчик, – и улыбнулся ему тепло и ласково.

Вскоре после этого мы потеряли нашего замечательного мальчика. Я была так убита горем, что в течение долгого времени нигде не бывала, почти не выходила из дому и, кроме своих учеников, никого не видела.

В это тяжёлое для меня время приехал в Москву на гастроли знаменитый пианист профессор Ферруччо Бузони, в классе которого я училась один год, будучи в консерватории.

Бузони очень любил меня (он считал меня лучшей ученицей своего класса).

С тех пор как он уехал в Америку, прошло много лет, более двадцати. Я имела право думать, что он забыл о моем существовании. Меня с трудом уговорили поехать на концерт Ф. Бузони, но когда я увидела его на эстраде, мне так захотелось встретиться с ним поближе. Я подошла к артистической и остановилась против двери, не решаясь войти, тем более, что вокруг него столпились все наши музыканты и поклонники. Вдруг вошел Сергей Васильевич, увидел меня и, заметив мою нерешительность, покачал головой:

– Эх Вы, бывшая ученица, а не идёте к своему учителю!

И прежде чем я успела что-либо ответить, он решительно втолкнул меня через порог. Все расступились перед Рахманиновым, и Бузони сразу  увидел меня. 

Он бросился ко мне, широко улыбаясь, и поцеловал меня, а Рахманинов громко сказал:

– Вот так узнают своих учениц большие музыканты!

Слёзы текли по моему лицу, и я поторопилась уйти. Но на следующий день Бузони вызвал меня к себе в "Метрополь", где он остановился, и долго и внимательно расспрашивал меня о нашей школе и о моей работе. Он был очень удивлён, что никто из московских музыкантов, бывавших у него в Берлине, не передал мне его сердечного привета.

Прошли годы. Рахманинов уехал в Америку, и долгое время я не имела о нём никаких сведений, связь с ним прекратилась. Только лишь в 1922 году она вновь возобновилась, и вот каким путём. Это было трудное время разрухи и голода. Сергей Васильевич Рахманинов начал помогать московским музыкантам через американскую организацию "АРА", присылая продуктовые посылки. Некоторые из них приходили в мой адрес для передачи другим лицам, в числе которых был Гречанинов и другие, которых я не запомнила. Но однажды пришла двойная посылка лично для меня. Я была очень обрадована вниманием ко мне Сергея Васильевича и счастлива, что смогу сытно угостить весь коллектив нашего училища. Помню, что пили мы кофе со сгущенным молоком, ели белые пироги и сладкие булочки. Все были довольны и бесконечно благодарны Сергею Васильевичу. Я написала об этом Сергею Васильевичу, но моё большое письмо, очевидно, не дошло до него.

И это было последнее звено, больше я никогда ничего от него не получала.

Шёл 1943 год. До меня дошёл слух о болезни Рахманинова, а я как раз задумала к 20 марта устроить концерт из его произведений. Такие концерты я иногда устраивала в день его рождения. 20 марта я позвонила в ВОКС, чтобы справиться о состоянии здоровья Сергея Васильевича, и узнала очень тяжёлую весть: получена телеграмма о его смерти.

Очень больно было узнать об этом и пережить тяжесть потери Сергея Васильевича. Сначала я хотела отменить концерт, но потом решила не делать этого. Концерт состоялся. Перед началом я сообщила всем собравшимся в зале печальную весть и попросила всех почтить память великого музыканта.

Таким образом, этот концерт нашего училища был первым концертом, посвящённым памяти великого, гениального Сергея Васильевича Рахманинова.

 

15 мая 1958 года

Опубликовано: Елена Гнесина. Я привыкла жить долго: воспоминания, статьи, письма, выступления / Сост. В. В. Тропп. М.: Издательство "Композитор", 2008. С. 86-95.

См. также: Письмо Елены Фабиановны Гнесиной С. В. Рахманинову в Америку (1921 г.)

ИЗО-133.jpg

Фотография С. В. Рахманинова с дарственной надписью

"Елене Фабиановне Гнесиной от старого товарища по консерватории.

С. Рахманинов. 25 июля 1912 г., Москва"

(копия - оригинал Ел. Ф. Гнесина подарила Вану Клиберну во время одной из встреч с ним)

Из экспозиции Мемориального музея-квартиры Ел. Ф. Гнесиной

IV-6.1(1).jpg
IV-6.1(2).jpg

Черновик консерваторской задачи С. В. Рахманинова по гармонии, 1887-1888 гг.

Подарен Елене Фабиановне Гнесиной В. В. Листовой 16 февраля 1945 г.  Как следует из её сопроводительного письма, "Зверев, занимавшийся с Рахманиновым, передал это С. М. Ремезову

(проф. Музыкально-драматического училища М[осковского] ф[илармонического] о[бщества]),

а Ремезов подарил мне, зная мое преклонение перед Рахманиновым".

Из фондов Мемориального музея-квартиры Ел. Ф. Гнесиной

  • YouTube
bottom of page