Мои воспоминания о Рахманинове

​

Когда произносится дорогое имя Сергея Васильевича Рахманинова, первое, что возникает в моей памяти, – это давно прошедшие годы, годы ранней юности, когда мы с Серёжей Рахманиновым в течение трёх лет сидели за одной партой в общеобразовательных классах Московской консерватории. Было это в 1886-1887 году.

И поныне отчётливо памятен мне мой серьёзный, молчаливый сосед, тогда ещё почти мальчик, скромный, длинный и худой Серёжа Рахманинов. Мы, товарищи по классу, знали, что Серёжа Рахманинов очень талантливый ученик, яркое пианистическое дарование которого пленяло не только нас, но и всех учащихся консерватории. Когда становилось известно, что на академическом вечере будет играть Рахманинов, все устремлялись в зал слушать его.

Мы любили Серёжу, гордились им, хотя сам он ни с кем из нас не сходился близко, всегда был замкнут, малообщителен и в свой мир никого не допускал, что, очевидно, и послужило причиной того, что как композитора мы его узнали значительно позднее. Серёжа несколько лет жил у профессора Николая Сергеевича Зверева, совместно с ещё тремя очень талантливыми мальчиками, с которыми был дружен (Пресман, Максимов, Черняев), и им он показывал свои сочинения, а мы ничего не знали. Между тем примерно уже к 1889 году его творческое дарование так бурно развилось, что он вскоре начал становиться уже известным композитором. Вот тут только мы, товарищи,  и получили возможность познакомиться с его первой прелюдией - cis-moll’ной прелюдией, ставшей впоследствии знаменитой, и с его первым фортепианным концертом в его же [собственном] исполнении.

В 1891 году Сергей Рахманинов окончил консерваторию по классу Зилоти, а год спустя сдал теорию композиции и свободного сочинения по классу С. И. Танеева и А. С. Аренского. Дипломной работой его была одноактная опера "Алеко", написанная на сюжет Пушкина "Цыганы".

В ту пору я дружила с Лизой Кашперовой, очень талантливой и весёлой девушкой, моей товаркой по классу В. И. Сафонова. И вот, когда мы узнали, что Серёжа Рахманинов будет показывать комиссии свою экзаменационную работу оперу "Алеко", мы решили обязательно как-нибудь прослушать её.

Прослушивание состоялось на закрытом заседании в девятом классе (в старом здании консерватории), выходящем на площадку. Помню, как мы с Лизой пристроились на полу под дверью и, прильнув головами к щели, внимательно прослушали всю оперу, слышали все похвалы Серёже, а потом долго ходили возбуждённые и счастливые. Таким образом мы с Лизой Кашперовой стали первыми слушательницами и восторженными поклонницами Сергея Рахманинова. За эту оперу Рахманинову была присуждена большая золотая медаль. Помню, что в комиссии были тогда С. И. Танеев, А. С. Аренский, В. И. Сафонов и др., которых я не запомнила. 

В 1889 году моя старшая сестра Евгения Фабиановна окончила консерваторию по классу проф. В. И. Сафонова, а я перешла на старшее отделение [также] к Сафонову, который взял меня в свой класс. Одновременно со мной в его же классе учился А. Н. Скрябин.

У нас часто собирались товарищи моей сестры по классу Сафонова, и постепенно организовался маленький музыкальный кружок, в который входили Э. К. Розенов, Курбатов, Гречанинов, Шор, Ярошевский и теоретик, ученик С. И. Танеева Протопопов. В этом кружке проигрывались все новые сочинения и новых и старых композиторов. Помню, как исполнялась у нас симфония Калинникова, новые песни Гречанинова; приезжал к нам и Сергей Рахманинов, играл отрывки из "Алеко" и показывал первые свои романсы. А мы, младшие сёстры, исполняли все хоровые сочинения.

Я окончила консерваторию в 1893 году, на два года позднее Рахманинова. По окончании консерватории наши пути разошлись. Рахманинов всецело погрузился в творческую работу и быстро стал выдающимся пианистом и крупным композитором. А мы, Гнесины, решили посвятить себя педагогической работе и ждали, пока окончит консерваторию наша третья сестра, Мария, чтобы совместно открыть свою музыкальную школу.

В 1895 году начало свое существование наше "Музыкальное училище Е. и М. Гнесиных", и мы, сёстры, с головой окунулись в педагогическую работу. Наше музыкальное училище довольно скоро стало популярным, и мы через пять-шесть лет нашли возможным показывать публично наших наиболее способных учеников.

Сергей Васильевич Рахманинов не раз посещал наши ученические вечера, и однажды, на одном вечере, кажется, это было в зале Синодального училища, произошёл маленький забавный случай. В конце первого отделения выступал детский хор. Одна из маленьких исполнительниц, Сашенька Тютюнник, была так мала ростом, что привлекла внимание Сергея Васильевича, очень любившего детей. Он подошел к эстраде, подозвал девочку и сказал, ласково улыбаясь:

– Позвольте мне пожать вашу руку, – и протянул ей свою большую ладонь, в которой крошечная ручка Сашеньки совершенно утонула. Этот коротенький эпизод всех тогда позабавил.  

В одном из своих посещений школы Сергей Васильевич слушал моего маленького ученика Лёву Оборина (теперь лауреат и профессор) и очень его похвалил. Но это было уже значительно позднее.

Иногда, правда, довольно редко, Сергей Васильевич Рахманинов бывал у нас в доме. Он не любил новых знакомств, сторонился чужих людей и вообще хорошо себя чувствовал только среди своей семьи и близких знакомых.

Помню, как однажды мы с Софьей Александровной (сестрой жены его Натальи Александровны) решили "разыграть" Сергея Васильевича. Я позвонила ему и просила его зайти ко мне, предупредив, что у меня не будет никого из посторонних, а сама в это время позвала к себе Софью Александровну. Рахманинов приехал. Софья Александровна спряталась в углу комнаты за креслом, чтобы не сразу быть замеченной, а я, весело выбежав навстречу Сергею Васильевичу, громко сказала:

– Сергей Васильевич, разрешите мне познакомить вас…

Его лицо, доброе и приветливое, моментально сковалось холодной гримасой, и он хмуро перевёл свой взгляд в угол, куда я указала ему рукой. Софья Александровна, улыбаясь, выскочила к нему навстречу.

– Сонька, дорогая! Так это ты! – восторженно закричал он, – как я рад! – И сразу всем нам стало легко и весело.

Я всегда была поклонницей Рахманинова, любила все его сочинения, многие играла сама и, конечно, старалась не пропустить ни одного его концерта. Посещала не только сольные его концерты, но также и совместные выступления с Зилоти и Шаляпиным.

Однажды со мной произошла довольно смешная история во время посещения одного из концертов Сергея Васильевича. Надо заметить, что не всегда удавалось хорошие билеты, тогда я брала входной билет и проходила в первые ряды, надеясь на случайно свободное место. Мне в этом, обыкновенно, любезно помогал комендант Большого зала [Благородного собрания] – толстый полковник, который, очевидно, за кого-то меня принимал. Вскоре это выяснилось. На одном из концертов Сергея Васильевича полковник, по обыкновению, проводил меня до первого ряда и, усадив в кресло, спросил меня:

– Надеюсь, что Вы, наконец-то, споёте у нас в нашем концерте?

Я слегка растерялась и спросила: 

– А когда ваш концерт?

– 13 декабря – последовал ответ.

– О! Тринадцатого!.. Нет, нет, полковник, я никогда не выступаю тринадцатого числа, – засмеялась я и всё же спросила его, за кого он меня принимает.

– Как! Разве Вы не Петрова-Званцева? – воскликнул полковник, побагровев.

В антракте я поспешила в артистическую, рассказала Сергею Васильевичу о случившемся и попросила совета, как мне быть с озадаченным и разочарованным полковником.  Сергей Васильевич посмеялся и сказал:

– Ну что ж, скажите полковнику, что Вы тринадцатого петь не будете, но с удовольствием сыграете, так как Вы не певица, а пианистка.

Играть мне тоже не пришлось: мой полковник сразу охладел ко мне, больше не подходил и не провожал меня в первый ряд.

Из произведений Рахманинова я особенно восхищалась его "Всенощной" в превосходном исполнении Синодального хора; я не пропускала ни одного вечера. Как-то, придя на концерт, кажется, в седьмой раз, столкнулась с Рахманиновым. Он весело приветствовал меня и, смеясь, сказал:

– А вы, Елена Фабиановна, "перешибли" меня; я ведь был не на всех концертах.

В одном из последних концертов Сергея Васильевича в конце первого отделения, в ожидании серии бисов, я все время так сильно хотела услышать еще раз мою любимую Прелюдию Es-dur op.23 №6, что, очевидно, моя мысль передалась ему. Он сел за рояль, задумался и вдруг начал играть именно эту прелюдию. Взволнованная и счастливая, я забежала в антракте в артистическую и сказала Сергею Васильевичу, что эта прелюдия такая светлая и радостная, что он, очевидно, сочинил ее в очень хороший день, на что Сергей Васильевич ответил:

– Да, Вы правы, она вылилась у меня сразу, когда родилась моя первая дочь.

В 1915 году внезапно тяжело заболел Александр Николаевич Скрябин (заражение крови). От хирурга А. В. Мартынова я узнала, что положение угрожающее и что Александр Николаевич безнадёжен. Я позвонила Сергею Васильевичу. На другой день утром он поехал навестить Скрябина, но не застал его в живых. Я была в это время у Скрябиных и видела, как тяжело перенёс эту смерть Рахманинов.

Месяца через два Сергей Васильевич дал концерт из произведений Скрябина, которых раньше никогда не играл. Концерт этот был в помещении Политехнического музея, где эстрада очень маленькая и низкая. Я села близко к роялю, почти против Сергея Васильевича. В антракте, как всегда, я зашла к Сергею Васильевичу в артистическую, где он встретил меня мягким упрёком:

– Елена Фабиановна! Зачем Вы сели так близко: Вы же знаете, что я, когда играю, люблю посопеть.

– Ну и сопите себе на здоровье, – ответила я, – всё же я не уйду [со своего места].

Я всегда помнила день рождения Сергея Васильевича – 20 марта – и обычно приносила ему цветы или любимые им конфеты (апельсиновые цукаты в шоколаде), а однажды, узнав, что он любит творожную пасху, которая у меня всегда отлично получалась, я принесла её ему в этот день. Сергей Васильевич тут же попробовал мое кулинарное творчество, похвалил и поддразнил Наталью Александровну:

– Наташа! А ведь Елена Фабиановна делает пасху ещё лучше, чем ты!

А ещё как-то я послала ему в подарок диванную подушку своего рукоделия, на которой вышила гладью три ноты – мои инициалы E.F.G. вместо подписи:

Сергей Васильевич в ответ подарил мне свой портрет, на котором написал два такта, сочинённых на мои инициалы:

​